Считаете, что я алкоголик? Ошибаетесь. Я глушил душевные позывы. Служба в войсковой части, если честно, меня убивала. Поначалу, когда это все разворачивалось перед восемнадцатилетним юношей, служба казалась захватывающим приключением. Я потомственный военный: мой прадед служил в царской армии, мой дед сражался с фашистами и погиб в сорок четвертом, мой отец дослужился до подполковника (он сейчас на пенсии, живет на дачке под Тутаевым). Я с десятилетнего возраста собираю «калаш» с закрытыми глазами и имею корочки кандидата в мастера спорта по пулевой стрельбе. Но потом, после Чечни, когда я осел в гарнизоне, ощущение новизны от профессии растаяло, и я обнаружил, что мне чего-то не хватает для полного счастья. Трудно сказать, чего именно, но одно я знаю точно – солдат не должен сидеть в казарме. Он должен сражаться, бить врага, Родину там защищать. Вон викинги – опытные вояки, прекрасно об этом знали. Когда им становилось скучно, они отправлялись искать счастья в дальнем походе – резать врагов и громить города. Максимум, что я громил, – витрины магазинов. Но это совершенно не тот адреналин.
Когда меня выкинули из армии и нам пришлось съехать с гарнизонной квартиры, жена поставила ультиматум. Я бросаю пить и нахожу работу. Только при исключительном выполнении этих двух условий она и Настюха остаются со мной. В противном случае наша ячейка общества перестает существовать. Я попросил дать мне два месяца. Она дала один. И я справился. Самое главное заключалось в том, чтобы найти замену водке. Ведь я пил, чтобы заполнить пустоту в своей жизни.
Замена отыскалась с неожиданной стороны. Я стал вырезать деревянные ложки.
Когда меня прихватывало желание вмазать стакан, я брал в руку ложкорез и заготовку. Чем сильнее мне хотелось выпить, тем сосредоточеннее я вонзал жало в податливую древесину и выводил контуры. К тому моменту, когда Гаджиев предложил мне работу в «Вымпеле», деревянные ложки валялись по всей квартире тещи, у которой мы временно разместились. Настюха ради развлечения расписывала некоторые красками, а Юлька шутила, что работу я уже нашел, осталось только найти рынок сбыта.
Конечно, я бросил пить вовсе не потому, что начал вырезать ложки. Все гораздо сложнее. Я взялся за переоценку своих ценностей и приоритетов. Не сделай я этого, снова бы вернулся к водке, никакие бы ложки не спасли. Может, и хорошо, что меня выкинули из армии? Не быть мне военным. Недостоин я отца, подполковника в отставке, и деда, сгоревшего в танке. Надо искать другой смысл в жизни и другие пути самореализации. Какие? Я пока не знал. Но эта тихая работа на спецхранилище за тридевять земель от городской суеты позволяла не спеша пораскинуть мозгами.
* * *
На протяжении первых недель работы в новой должности я постигал смысл фразы «охрана объекта, заброшенного к черту на рога». На меня обрушились организационные и хозяйственные вопросы, требующие немедленного решения. С энтузиазмом человека на новом рабочем месте я окунулся в них с головой.
Первым делом мне пришлось искать лампочки для фонарей, освещавших территорию. Караульные жаловались, что по ночам не видят и половины объекта. У лампочек был особый цоколь, в хозтоварах поселка таких не нашлось, но сердечные люди направили меня к электрику ткацкой фабрики Коле. Коля обещал осыпать меня такими лампочками, если я позволю ему демонтировать пятьдесят метров кабеля с задней стены казармы на спецхранилище. Так как казармы были уже основательно пограблены, когда войсковая часть уходила с объекта, я решил, что кабеля никто не хватится, и мы ударили по рукам.
Разобравшись с этой проблемой, я обнаружил, что у нашего служебного карабина СКС закончился срок разрешения на хранение и использование. Пришлось срочно ехать в город в УВД для оформления нового разрешения, да еще самому печатать приказ по «Вымпелу», без которого разрешение было не получить. Крутясь с этими бумажками в головном офисе, я попутно получил на складе новую спецодежду для своих и кой-какие мелочи по хозяйству.
Попутно с решением насущных вопросов, съедавших львиную долю моего времени, я знакомился с поселком, где жили мои подчиненные и где на ближайшие полтора-два года осел я. Коровьино населяли около двух тысяч человек. Панельные пятиэтажки, бревенчатые многоквартирные дома и частные дворы расположились вокруг дореволюционной ткацкой фабрики, работниками которой являлась половина жителей поселка. «Вымпел» снял для меня квартиру на окраине в многоквартирном бревенчатом доме, населенном в основном бабушками-пенсионерками. На дворе стояло лето, и к ним на каникулы понаехали внучки и внучата. Дом и прилегающий двор порой гудели от их визга, крика и гуканья. Моей Настеньке, перешедшей в третий класс, скучать здесь явно не придется.
