– Так ведь рухнем, товарищ Горбачев! По моим подсчетам, если сейчас ничего не предпринять, то необратимые процессы начнутся к девяносто пятому году
Политика запустила их еще раньше.
– Дмитрий Васильевич. Я читал ваши предложения… вы предлагаете разработать более совершенную систему показателей, которые не дадут искажать реальные результаты работы предприятий. У меня два вопроса – как быть с зарплатой работников этих предприятий, после того как мы увидим реальные цифры. И второе – как быть с тем сектором экономики, в котором уже набрали силу весьма и весьма нездоровые экономические процессы. Я говорю про торговлю, всю сферу общественного питания, про гостиницы, профилактории. Ведь там ситуация такова, что если людям не платить, они все равно будут продолжать ходить на работу. Вы сами писали в одной из статей про ресторан, в котором не рады посетителям, потому что все что не съедено – можно будет перепродать на черном рынке. Что будем делать с ними?
Валовой явно сбивается с мысли
– Товарищ Горбачев, вы читали ту мою статью?
– При Политбюро работают две комиссии, одна по планируемой реформе, вторая по совершенствованию управления. Разумеется, мы читали ваши статьи.
На самом деле – я подозреваю что в Политбюро никто их не читал. Даже несмотря на то что опубликованы они в Правде.
– Мы можем организовать широкую дискуссию в Правде…
– Пока рано.
…
– Выносить такие вопросы на всеобщее обсуждение, в то время как у нас нет даже общего понимания, что делать – означает взбудоражить общество и усугубить и так идущие в нем нездоровые процессы. Давайте так, – Дмитрий Васильевич. Подумайте над теми двумя вопросами, какие я только что назвал. Хорошо подумайте, и возможно не в одиночку. С привлечением товарищей, но только тех кому можно доверять. А я подумаю над тем, как и в каком качестве подключить вас к работе в комиссии при Политбюро. Договорились?
Интересные дела. В США консультация человека с таким пониманием экономики – стоила бы сотен долларов в час. Здесь люди не молчат, они готовы помогать, причем помогать "за идею", не в расчете залезть во власть и там обогатиться. Почему тогда их никто не слушает и не желает слушать?
Мне конечно проще, я знаю все наперед. Но неужели трудно вчитаться в записку, поданную на имя генсека и выслушать человека, который каждую неделю присутствует на заседании Совмина? Что сложного то? А?
Болезнь все-таки создает некоторые неудобства – горло болит и все такое, надо пить лекарства и ходить на прием к врачу – правда, в моем случае, это врачи ходят на прием ко мне. И, кроме того, если у тебя ангина, то по лесу, по полю не прогуляться. Остается только стоять на пороге, закутанным в шарф и смотреть – на лес, на поле, на сосны, на нетронутый еще весенним солнцем снег…
– Миша…
Раиса Максимовна выскочила из дома, как увидела
– Михаил, ты что? Тебе нельзя…
– Подожди…
Она и сама была легко одета
– Нет, нельзя. Иди в дом, сейчас же…
Я позволил себя увести. На первом этаже было что-то вроде холодной прихожей, не холл, а так – ноги от снега обтрясти. Вот тут мы и присели – я со своими думками, Раиса со своим беспокойством обо мне. И надеюсь, что без третьего – товарища майора в наушниках…
– Ты какой-то не такой все последние дни – сказала вдруг Раиса Максимовна – изменился… даже говорить стал как то иначе.
Вот. То-то и оно. Никто не знает мужика лучше его жены. А какой-то не такой – это еще мягко сказано
– Какой?
– Не знаю… ты каким-то… суровым стал. Даже глядишь иначе.
– Я много думаю, Рая.
– О чем?
– О себе. О нас.
…
– О стране.
…
– Помнишь, Хрущев сказал, что к восьмидесятому году мы построим социализм? Ведь я тогда поверил. А ты? Поверила?
Раиса Максимовна повела плечом
– Наверное, да. Поверила – неуверенно сказала она
– А сейчас? Сейчас кто-то верит?
…
– Что с нами со всеми случилось, Рая? Почему мы больше ни во что не верим?
Раиса Максимовна посмотрела на меня
– Я верю.
– Ты – хорошо. А другие?
…
– Посмотри, хоть кто-то вспоминает что такое – быть коммунистом? Во что превратилась партия? Комсомол?
Раиса Максимовна смотрела на меня, явно не понимая
– Помнишь, Юрий Владимирович сказал в своем докладе. Мы не знаем общества, в котором живем. Боюсь, никто не понимает, насколько он был прав. Я не уверен, что это уже социалистическое общество.
