Утром же, направляясь во дворец, они увидели, как в открытые ворота слободы въезжает несколько возов и вливается тоненькая струйка торговцев-офеней с большими коробами за спиной. Силка не поленился и даже сбегал к воротам – поговорить с охраной. Оказалось, что сегодня утром охрана получила приказ Никиты Романовича о снятии режима «закрытых ворот». А первым, кто выехал сегодня из слободы, едва только начало светать, был Федька Романов в сопровождении дьяка Висковатого и казначея Фуникова. Сопровождала их полусотня опричников.
– И что бы это все могло значить? – поинтересовался Валентин у друзей, глядя, как на площади офени разворачивают свои короба, готовясь к торговле.
– Расследование закончено, преступник пойман. Наверное, – предположил Ероха.
– Дай-то бог, – вздохнул Сила. – Но что-то мне в это не верится. Сходи, Минь, к Никите Романовичу, поговори с ним.
– Меня сейчас больше не расследование интересует. Что расследование… Ну попробовали поискать, не получилось. Вот и плюнули. Не век же за закрытыми воротами сидеть. Вон… – Валентин указал на дальнее крыло дворца, за которое сейчас сворачивали возы. – И продукты небось были на исходе. Запас необходимо пополнить. Видите, на кухню повезли. Меня другое интересует. Куда Федька направился? Как думаешь, дон Альба?
– Гм… – Дон Альба принялся теребить свой ус. – Если бы он поехал только с полусотней опричников, я бы решил, что он хочет устроить очередное безобразие, чтобы исправить себе настроение, изрядно подпорченное вчера. Но Фуников и Висковатый люди серьезные. В мелких безобразиях они участвовать не будут. Значит, дело тоже серьезное.
– Вот и я о том же… Задание, полученное от Веттермана, они вчера окончательно провалили. Может, поехали к нему за новыми указаниями?
– Чтобы за указаниями съездить, можно было одного Федьку отправить, – резонно заметил Ероха. – Для этого Фуников с Висковатым не нужны.
– Ладно… Пойдем во дворец. Там видно будет.
Но во дворце виднее и понятнее ничего не стало. Пришедшие на службу «рыцари», разбившись на группки, слонялись по дворцу, ожидая хоть каких-то начальственных распоряжений на текущий день. Но царевич Иван так и не вышел сегодня из своих покоев. Шептались, что молится он и вряд ли сегодня покинет свою домашнюю часовню. Никита Романович, как говорили, во дворце, но тоже сегодня не выходил из личных покоев. Басманов-старший и князь Черкасский только показались – и были таковы. Да и остальные из тех, кто мог бы указать людям, чем им сегодня заняться, не торопились этого делать. Похоже, после вчерашнего приема во дворце наступило определенное безвременье, во время которого переосмысливаются некие базовые принципы существования и функционирования механизма под названием «царский двор».
Потихоньку собравшиеся, сообразив, что на сегодня, похоже, никаких указаний не будет, стали группами и поодиночке покидать дворец. Валентин попробовал сунуться к Никите Романовичу, но охрана у дверей сказала ему, что царский дядька велел сегодня никого к нему не пускать. На нет, как говорится, и суда нет. А поскольку во дворце, судя по всему, делать им больше было нечего, решено было всем вернуться домой. За исключением Ерохи. Он вызвался заскочить на кухню – поболтать со своими приятелями Молявой и Бровиком. Бывает, что прислуга о происходящем знает не меньше, а то и больше господ. Валентин же хотел побыстрей потолковать с Василисой, с которой они сегодня еще не виделись. Может, у нее есть для них какие-нибудь важные новости.
И Валентин не ошибся. Василисе было о чем ему сегодня поведать. Царевич всю ночь провел в тревожном полузабытье, постоянно ворочаясь в постели и частенько вскрикивая и просыпаясь от собственных криков. Он то ругался и угрожал кому-то смертью и всевозможными карами, то плакал во сне и просил пощады и прощения. А раз, вскочив с кровати, но так до конца и не проснувшись, бухнулся на колени перед иконой Спасителя и принялся молиться заплетающимся языком. Василиса поначалу даже не поняла, что это он во сне молится. Лишь когда он, хлопнувшись лбом об пол, перестал бормотать и тихонечко засвистел носом, сообразила, что царевич спит. Подняла и, с трудом дотащив до постели, уложила его. После этого он заснул уже спокойно. Проснулся же сегодня раньше обычного и, сказав лишь: «Ты иди, Василиса, я сегодня буду молиться», – босой, в одной рубахе прошлепал в домашнюю молельню. Зато перед сном царевич был более разговорчив.
