– Федор Никитович, государь, ворота велено держать постоянно закрытыми вашим батюшкой. И без его личного приказа пропустить я вас не могу.
– Есть такой приказ, – высокомерно бросил ему Федька. – Пропускай.
– Не могу, государь, – спокойно ответил Линский. – Пусть явится сюда и лично мне прикажет.
– Ты что, сдурел? – взбесился Федька. – Сейчас прикажу, и изрубят тебя в капусту!
Линский взялся за рожок, висевший на шнурке у него на шее, и поднес его к губам.
– Не успеете, государь, – предупредил он. – Как гудну, так здесь тотчас пятьдесят бойцов будет. Ступайте лучше за батюшкой.
В свете факелов, горевших у ворот, Линский видел, что за Федькиной спиной стоит карета, запряженная тройкой, а за каретой попарно стоят десять всадников. Сколько бойцов спустится со стены на его зов, он точно не знал, но упомянул пятьдесят, исходя из того, что за Федькиной спиной в наличии было десять клинков. Федька заскрежетал зубами, прошипел длинное ругательство в его адрес, развернулся и ушел в сторону дворца. Карета и сопровождающие ее всадники остались стоять на месте.
Князь Линский, крайне заинтригованный происходящим, приказав бойцам не оставлять позиции, взял в руки факел и пошел глянуть – кого же это черт принес на его голову. Всадники были одеты чудно – явно не по погоде. Вместо теплых кожухов на них кургузые кафтанчики, а на головах не меховые шапки, а накладные волосы с дурацкими, ничего не греющими треуголками. Поскольку с таким головным убором уши на морозе через полчаса отвалятся, поверх треуголок всадники обмотали головы еще и шарфами. Платье, в которое были обряжены всадники, судя по всему, нерусское. Так ходил по дворцу царский врач англичанин Линдсей. Но и тот, выходя на улицу, предпочитал русскую шубу.
Эти же, не успев еще за ворота выехать, уже замерзли. Хлопают себя по плечам, ерзают задом по седлу, встают в стременах… Это что же за иноземцы такие? Присмотрелся Линский повнимательнее. Ба!.. Так это же наши немцы! Зачем же они в платье иноземное вырядились? Никогда они его в слободе не носили!
– Эй, ребятки, вы куда направляетесь? – задал им вопрос Линский, но немцы сделали вид, что то ли ничего не поняли, то ли не услышали вопроса. Не хотят разговаривать – и не надо. Князь прошел к карете и, отодвинув полог, закрывающий оконце, заглянул в нее. Батюшки! Там, разряженный в дорогие одежды (но опять же в нерусские), сидел прекрасно знакомый Линскому Штаден. Был он обычным рядовым опричником и отличался от остальных своих соотечественников разве что возрастом. Было ему уже где-то около сорока годов, и в этой дорогой одежде выглядел он весьма важным господином. – Здорово, Штаден! Эка ты разоделся! Видать, клад нашел или… Ограбил купчину какого-нибудь? – Линский засмеялся. – Куда направляешься, Штаден?
В ответ Линский получил немецко-русскую смесь, состоящую из дертойфелей и всевозможных матерей. Линский опустил полог и пошел на свое место – к воротам. А через недолгое время к воротам подошли и Никита Романович с Федькой. Федька было вновь взялся орать, но Никита Романович, одернув его, приказал открыть ворота. Линский ворота открыл, пропустил ряженых немцев и следом за ними закрыл ворота. Никита Романович похвалил его за службу и, забрав с собой Федьку, ушел восвояси.
Но самым интересным в рассказе князя Линского оказался следующий загадочный факт. Уже через день Линский в слободе столкнулся со Штаденом нос к носу. И Штаден вновь был одет как обычный рядовой воин опричной дружины.
– Здорово, Штаден, – приветствовал немца князь. – Скоро же, однако, ты вернулся. И где твое замечательное богатое немецкое платье? Или опять нищета наступила? – И князь заржал от собственной весьма удачной, как ему показалось, шутки.
– Пошель к шерту, – ответствовал ему Штаден. – Я никуда не уезжать. Ты меня с кем-то путайт, турак!
Штаден развернулся и ушел, а князь Линский остался недоумевать; с чего бы это немцу отрицать очевидное. Тем более что оно, с точки зрения князя, столь невинно.
Эту-то историю князя Линского дон Альба и рассказал друзьям, не пропустив ни одной, даже самой мельчайшей детальки.
