Из госпиталя хирург выбегает, к нам — а с нами никого, пропал мальчишка. Прикинь? Сзади в машине всё кровью залито, четыре пули в человеке — а исчез. Из бэтэра закрытого, на полном ходу. Такие вот дела. Сколько я всего насмотрелся, но пацана этого не забуду. Не может быть такого, а было… Никто не верит. Ведь не приснилось же мне это — и пацан, и кровь его на сидении, и шептал он что-то всё время, а что — не знаю. Не знаю.
Серёжка огляделся. В ярком и тёплом свете, частью которого был теперь и он, проступали знакомые фигуры: невысокий кряжистый бородач в рогатом шлеме, белобрысый парень с петлицами шарфюрера, одетый в короткий халат узкоглазый старик, длинноволосая девушка в сверкающем комбинезоне…
Их было много — тысячи тысяч солдат, однажды уже отдавшие жизни во имя своей правды. Солдат, наконец, встретившихся под знамёнами армии, собранной единою волей близ места, называемого Армагеддон.
Молодой рыцарь, вглядывающийся вдаль из-под узкой ладони, опустил руку и негромко произнёс:
— С Богом.
Горизонт потемнел.
Из-за самого края неба, пятная безмятежное сияние, надвигались нескончаемые полчища неприятеля. Подобные грозовой туче, шли они — беспощадные, неуязвимые воины Преисподней. Казалось, земля молила о помощи, содрогаясь под тяжестью их шагов.
И помощь пришла.
Не дожидаясь ничьей команды, стоящие в едином строю воины протянули к наползающему мраку руки.
Лишённые оружия.
Раскрытые.
Прощающие.
Один, другой, несчётный раз тёмная туча отступала, что бы снова наброситься на ненавистное, несовместимое с нею сияние… И раз от раза число наступавших таяло, растворяясь среди Света, в котором с раскрытыми ладонями застыли они — Паладины Милосердия, умеющие прощать врагов своих.
И не было силы, способной победить их.
