Именно она велела мне скрывать свои способности от окружающих. Когда, в возрасте девяти лет, я впервые превратилась в животное — борзую моего отца, на которую смотрела, стоя у окна в своей комнате, — она объяснила мне, что чем выше категория женщины, тем меньше у неё права выбора будущего мужа. И если кто-нибудь узнает, что я достигла второй — за меня начнут драться первые богачи королевства. И меня отдадут за того, кто заплатит больше. Не считаясь с моими желаниями.
К сожалению, даже третья категория среди женщин была редкостью, никто из четырёх моих сестёр ею не обладал. Поэтому я всё равно оказалась ценным призом на брачном рынке, и, к моему ужасу и отвращению, этот приз выиграл сын герцога Кенастонского — самый ужасный из всех возможных женихов.
Он вызывал отвращение как внешне — жирный, лысый, с лицом, на котором годы кутежей и разврата оставили неизгладимую печать, — так и по характеру. О его жестокости в отношении окружающих ходили легенды. Слуги, животные — все, кто был беззащитен перед ним, постоянно страдали от приступов его дурного характера. Но что ужаснее всего — он был уже трижды вдовцом. Первая жена умерла при родах, вместе с ребёнком, вторая упала с лестницы, третья выпала из окна башни.
Оба раза это было названо несчастным случаем, но люди шептались, что бедным женщинам помогли, освобождая место для новой, «полноценной» жены, поскольку бедняжки за годы замужества так ни разу и не забеременели. Но то, что за те же годы у их мужа, который вообще не слышал о таком понятии, как верность, и всех женщин в принадлежащих герцогству окрестных деревнях считал своим личным гаремом, не появилось ни одного бастарда, говорило о многом. Так что, дело было вовсе не в бесплодности жён, только кто же признает вину мужа-то? И не важно, сколькими дурными болезнями он переболел — мужчина виновным в отсутствии детей в семье быть не может. Точка.
Именно об этом шептались горничные, когда стало известно, кто именно меня купил. Я мало, что понимала в их разговорах, но то, что мне предстоит ужасное будущее, прекрасно осознала.
Мало того, что пришлось бы терпеть мужа, от одного вида которого тошнило, так, в конце концов, меня бы тоже убили, как бесплодную и ненужную. Но моим родителям на это было наплевать. Когда герцог, мечтающий о внуке и не желающий видеть очевидного, предложил им за меня запредельную сумму, они с лёгкостью согласились.
Я не знаю, что делала бы, не будь рядом Руби. Наверное, покончила бы с собой — ведь мне всё равно предстояло умереть, так прежде хотя бы мучиться не пришлось бы. Но Руби впервые в жизни подняла на меня руку, надавав пощёчин, когда я, в истерике, просила её взять для меня у матушки какой-нибудь яд посильнее. А когда я пришла в себя, она решительно взялась за дело, организовывая мой побег.
Именно Руби собирала мои вещи, она вызнала, что ночами начальник охраны уходит в деревню, она подлила ему снотворное зелье. И именно её друг ждал меня на полпути к деревне и отвёз к границе. Если бы не Руби, я бы была уже мертва.
Мне было страшно оставлять её одну, ведь её бы выгнали, а прожить на доход её матушки им двоим было бы сложно. Но Руби меня успокоила — уже несколько лет за ней ухаживал один зажиточный вдовец из соседнего городка, с которым она познакомилась на ярмарке. Звал замуж, но она не могла оставить меня, потому что любила, как собственного ребёнка. Договорилась с ним подождать, когда я выйду замуж и уеду из дома. Дом я покинула, пусть и не так, как предполагалось, но теперь она могла спокойно принять его предложение. Кстати, это именно он отвёз меня к границе, и то, что Руби ему доверилась в таком деле, говорило о том, что он — хороший человек. И за Руби я была спокойна.
Конечно, всего этого я Вэйланду не рассказала. Лишь о делении на категории, и о том, что это может как возвысить обладателя дара, так и унизить не обладателя. Как и почему происходило подобное распределение, никто не знал. У родителей со второй категорией мог родиться ребёнок без дара и наоборот. В первом случае он становился отверженным в семье, его отправляли к каким-нибудь дальним бедным родственникам, во втором случае одарённого ребёнка тоже могли забрать, но уже богатые родственники, часто делающие такого ребёнка наследником в обход своих, менее талантливых детей.
