Бокий снова вспомнил гура, показавшего ему страшное видение в кладовой с конфискованным золотом. Председатель Питерского ЧК не отдавал приказа стрелять в Сабсана. Он велел лишь задержать его, намереваясь побеседовать со стариком и предложить ему работу. Глеб Иванович в молодости посещал спиритические сеансы и интересовался телепатией. Он верил в неизученные и пока недоступные человечеству, скрытые в природе силы. Хотя и предполагал, что наука со временем в этом разберется. К науке Глеб Иванович относился уважительно, и немудрено.
Отец его преподавал в университете, брат окончил Императорский горный институт и вошел в Советы первоклассным специалистом в угольном деле. Сам революционер по рождению был дворянином и отпрыском древнего, но обедневшего рода. Из всей семьи в революцию ударился лишь он. В молодости Глеб страстно верил в возможность рая на земле, добытого классовой борьбой. Но теперь, когда революция погубила полстраны, получив в результате лишь голод и разруху, становился уже не столь убежденным марксистом. И лишь ореол вождя пролетариата для Глеба Бокия продолжал ярко светить, хотя он и не разделял страсти Ленина и вторящих ему истериков вроде Зиновьева расстрелять и уничтожить как можно больше мыслящих граждан.
По рекам крови в рай плыть затруднительно. Разочарованный революционер начинал думать, что есть иной путь, и наверняка живут на земле люди, об этом пути осведомленные. О Тибете с таинственной горной страной Шамбалой, где по преданию проживают мудрецы, познавшие правду мира, Глеб Иванович в последнее время размышлял часто. «Вот бы у кого спросить совета», — думал он после изнурительных допросов и очных ставок в своем кабинете. Поэтому его так и заинтересовал телепат-гур.
Узнав, что старик убит, Бокий наказал командира группы, а ночью спустился в задний двор Петроградского ЧК и обошел ряды трупов. Сюда свозили всех расстрелянных контриков, чтобы затем, под покровом тьмы, загрузить их на подводы или в грузовики и отвезти за город. Там расстрелянных сбрасывали в ямы и ровняли землю. Этим тайным захоронениям чекисты вели скрупулезный счет.
Сабсана Бокий отыскал быстро. Белая бородка клинышком словно светилась в мрачном полумраке двора. Глеб Иванович присел на корточки и долго смотрел в смуглое лицо покойника. Внезапно ему показалось, что тело старика стало покрывать маленькое розовое облачко. Бесстрашному рыцарю революции захотелось подняться и бежать, но он не двинулся с места. Розовое облачко медленно разрасталось, и мертвый Сабсан приподнялся. Слова мертвеца обожгли Глеба Ивановича. Он слушал и понимал, что пророчество старого гура сбудется. В глазах у Бокия потемнело, и он, уже теряя сознание, с трудом разобрал последнюю фразу гура: «Не трогай сына». Глеб Иванович не помнил, как оказался в своем кабинете.
Потом ему доложили, что чекист Ильин, обходя с фонарем ряды трупов в поисках случайно забытых золотых колец или коронок из благородного метала, наткнулся на лежавшего без сознания начальника. Утром, собрав на совещание руководителей отделов, председатель Петроградского ЧК отдал приказ — розыск Тимура Сабсановича Карамжанова прекратить.
Вагон мерно постукивал колесами о стыки рельсов. Глеб Иванович, попытавшись отогнать страшное воспоминание, встал с дивана и приоткрыл окно. В щель вместе с сыростью болот ворвались клубы паровозного дыма. В салоне запахло гарью, но пассажир этого не замечал. Он подставил лицо ветру и вдыхал осеннюю свежесть ночи.
До прибытия состава на Николасвский вокзал в Москве Глеб Иванович так и не уснул. Поэтому в высоком кабинете Лубянки он выглядел скверно. Глядя на голубые тени под глазами бледного соратника, Феликс Эдмундович приказал подать завтрак в кабинет.
— Тебе, Кузьмич, надо подкрепиться. Ты нездоров?
— Все в порядке, — бодро ответил Бокий и подумал, что и сам Железный Феликс не краше. Обоих революционеров подтачивала чахотка, и оба они старались об этом не говорить.
— Что же, в Минск так в Минск, — получив новое назначение, согласился бывший петроградский председатель. Кофе с бутербродами оказались кстати и Бокий немножко порозовел. — Когда выезжать?
