— Должен отдышаться. Извините, оголодал, — виновато попросил Стерн.
— Не тревожься об этом. Торопиться нам некуда, — успокоил его брат по ложе.
Наконец они поднялись. Горбун распахнул скрипучую дверь и выключил свой фонарь. Они оказались в чердачной кладовке, забитой одеждой и обувью. Возле маленького круглого оконца Стерн заметил конторский стол и несколько стульев.
— Присаживайся, — по-хозяйски пригласил горбун и, указав Альфреду Федоровичу на стул, уселся и сам. — Разреши представиться. Серафим Маркович Шульц, мастер-наблюдатель рижского отделения.
— Мое имя, брат, тебе, как я понял, известно, — ответил Стерн и с удовольствием сел. — Кто посвящал тебя в ложу?
— Я принял чин от неведомого начальника, он родом, как и я, из Риги. И зовут его бароном Мебесом.
— Григория Оттоновича я имею честь знать лично, — слабо улыбнулся Стерн.
— Тебя, наверное, удивляет, что я оказался здесь? — поинтересовался Шульц.
— Меня уже мало что может удивить, — парировал Альфред Федорович.
— Хорошо сказано. Я согласился работать в ЧК, чтобы иметь возможность помочь нашим, — пояснил горбун. — Здесь таких несколько. Я попробую тебя освободить, но и ты должен оказать нам услугу.
— Чем может пригодиться голодный старик всесильному чекисту? — не без иронии проговорил Стерн.
— Твой сын заканчивает книгу, но ему нечего есть. В Кремле нашлись люди, которые считают эту книгу очень серьезной работой. Они хотят поддержать Святослава материально и посылают меня в Финляндию. Ты, брат, должен написать мне к нему рекомендательное письмо.
Стерн прикрыл глаза и вытянул над столом руки. Так он просидел несколько минут. Горбун не мешал.
Наконец Альфред Федорович заговорил. Голос его изменился и звучал отстранение:
— Я проник в твои мысли. Ты говоришь не всю правду. Золото, которое ты повезешь сыну, пахнет кровью. Он не примет вашей помощи и не пойдет с вами.
— Оставь это решать Святославу, — возразил Шульц.
— Письмо я писать не стану. Святослав благородный мальчик. Я знаю, как он поступит. Как знаю и то, что лежит в ящике стола, за которым ты сидишь.
— Да, там лежит твой меч, — оскалился Шульц и, выдвинув ящик, выложил меч на стол. — Можешь ничего не писать. Эта штука скажет Стерну-младшему больше, чем любое послание.
— Я не позволю… — Альфред Федорович приподнялся и попытался дотянуться до меча, но не успел.
Шульц молниеносно схватил сверкающий клинок и вонзил его прямо в сердце старика.
— Что ты можешь не позволить? — устало поинтересовался горбун у умирающего.
Но тот уже не слышал. Стерн так и остался сидеть, только голова его с громким стуком опустилась на канцелярский стол Шульца.
— Отнесите его в подвал, а вещи как обычно, — приказал Серафим Маркович вошедшему красноармейцу и, аккуратно вытерев носовым платком кровь старика с лезвия, вышел. Красноармеец принялся деловито раздевать покойника. Вещи Альфреда Федоровича присоединились к одежде и обуви, сваленным в углу каморки.
* * *
Слава взглянул на часы. Они показывали без пятнадцати двенадцать. Он зачитался и позвонил режиссеру в одиннадцать, как они договаривались. Но служители муз пунктуальностью не отличаются, оказалось Эраст Митрофанович только что вошел в свой кабинет.
— Извините, что опоздал со звонком, — начал Слава.
— С кем я говорю? — не понял режиссер.
— Это я, следователь по делу Каребина, — напомнил Синицын.
— Разве мы с вами договаривались? — удивился Переверцев.
— Да, вы обещали выяснить у вашего бухгалтера, какая организация снимала здание театра в день прихода писателя, и просили меня сегодня в одиннадцать позвонить…
— Наверное, молодой человек, все так и было. Простите, ремонт мозги расплавил. К сожалению, наша бухгалтерша слегла с простудой. Болезнь Гали для меня катастрофа. Ремонтные работы требует постоянных расходов, а без нее я не могу рассчитываться с людьми, — пожаловался Переверцев. — Позвоните через пару дней.
Синицын положил трубку и посмотрел на открывшуюся дверь, в которой возникла конопатая физиономия сержанта Сани Рушало.
— Товарищ старший лейтенант, там до вас крутая дивчина домогается, — сообщил он с порога.
— Сильно?
