— Извините меня, я следователь отдела убийств райотдела ГУВД. Этот телефон я обнаружил в записной книжке убитого, поэтому решил его набрать.
— Ваша фамилия, звание и должность? — поинтересовался мужчина. Синицын назвал себя.
— Вам, старший лейтенант, перезвонят, — сообщили в трубке, и связь отключилась.
Через десять минут в кабинет влетела Тома Самойлова и взволнованно выпалила:
— Он тебя срочно хочет видеть. Сидит весь белый.
— Электрик? — переспросил на всякий случай Синицын.
— Подполковник Грушин, Михаил Прохорович, — строго поправила Тома. Синицын застегнул пиджак на все пуговицы и зашагал к начальству. Застать подполковника таким возбужденным и бледным мало кому из подчиненных удавалось. Грушин ждал его стоя в центре кабинета.
— Ты что, молокосос, себе позволяешь?! — закричал он, как только Синицын ступил на порог.
— А что случилось, Михаил Прохорович? — Слава не знал, пугаться ему или нет. Никакой вины за собой он не чувствовал.
— И этот сопляк еще спрашивает?! все больше расходился начальник. — Ты побеспокоил такого человека, к которому я и сам побоялся бы подойти за версту.
— Никого я не беспокоил, — начиная смутно догадываться, откуда дует ветер, запротестовал Синицын.
— Никого не беспокоил, говоришь? — Грушин бегом ринулся к своему столу, налил в стакан из графина воды и залпом его выпил. — Слушай и запоминай. Завтра явишься ко мне в восемь утра на ковер. Получишь мою машину вместе с Гошей. Вы прибудете на Кузнецкий мост ровно в девять тридцать. Поставите машину бампером к Выставочному залу и будете ждать.
— Чего ждать? — не понял Синицын. — Не твое дело — чего и кого ждать. Ждать будете хоть до ночи. С места не двигайтесь. К вам подойдут. Когда подойдут, ты выйдешь из машины и задашь все свои дурацкие вопросы. Понял, сопляк?
— Не очень, — искренне ответил Слава.
— Ты, молокосос, слишком шустрый. Генералов ФСБ тебе подавай. Куда названивал? — устало заметил Грушин, внезапно сменив гнев на полное равнодушие.
— Я звонил по номеру, который нашел в книжке писателя, — наконец сообразив, что происходит, попробовал оправдаться старший лейтенант.
— Все, иди отсюда. И чтобы в Управлении я тебя сегодня не видел, — тихо приказал Грушин и повалился в кресло.
— Есть, товарищ подполковник, — козырнул Слава и быстро ретировался.
— Что ты натворил? — глядя круглыми глазами на него, поинтересовалась Тома.
— Позвонил по одному номеру, и все, — развел руками начинающий следователь и поехал домой.
Вера Сергеевна уже вернулась с дачи и, с тревогой вглядываясь в лицо сына, воскликнула:
— Пусик, почему ты не ел сырники на завтрак? Ты не ранен?
— Я их, мам, не видел, а бандитская пуля пролетела мимо… — отмахнулся Слава и поспешил в свою комнату. — Мама, я немного посплю, не доставай меня, если можешь, и к телефону, кроме Саши Лебедева и Лены, я ни к кому не подойду, — бросил он с порога, закрыл за собой дверь, взял текст романа Каребина и плюхнулся на тахту.
* * *
Вечером шестнадцатого декабря 1916 года кабинет известного деятеля Петрограда, секретаря «Общества поощрения искусств и изящной словесности», действительного статского советника его превосходительства Святослава Альфредовича Стерна трудно было узнать. В мерцающем свете канделябра на стенах колыхались знамена ордена розенкрейцеров, испещренные тайными знаками. На овальном столе карельской березы, также покрытого знаменем с изображением Розы и Креста, покоился магический меч. Его сталь зловеще поблескивала, отражая огоньки свечей. Возле стола, скрестив руки на груди, стояли хозяин кабинета Стерн, князь Феликс Юсупов и известный петроградский врач-психиатр Константин Рябинин. Все трое в белых плащах до пят.
— Я пойду до конца, — торжественно заявил Юсупов и медленно опустил руки на клинок.
— Иди, брат, — промолвил Святослав Альфредович, также опуская руки и пристраивая левую ладонь на сталь меча.
— Пусть рыцарю в эту ночь Господь дарует львиное сердце, — добавил Рябинин и тоже опустил левую ладонь на меч.
— Да будет так, — почти шепотом проговорил Юсупов, накрывая левой ладонью руки Стерна и Рябинина.
После этого мужчины произнесли клятву ордена.
