Она кивает и чуть заметно подставляет щечку для поцелуя. Я ее чмокаю, и мы подходим к столу. Как я ни стараюсь избежать взгляда своего старинного дружка Клайва, он все равно умудряется заглянуть мне в глаза и, лукаво улыбаясь, склоняется над бокалом виски. И тут я замечаю, что на меня пристально смотрит Амрита. Интересно, а что известно ей?
Допиваем, ополаскиваем кружки, стаканы — и бегом распаковывать чемоданы. Всю подходящую одежду напяливаем на себя, пренебрегая опасностью почить от удушения, и расходимся по комнатам. Причем, поднимаясь наверх, нельзя ни в коем случае касаться перил, иначе пальцы примерзнут. Высоко над лестничной площадкой, постукивая зубами от холода, висит оленья голова с огромными рогами.
Наверху желаем друг другу спокойной ночи и разбредаемся по апартаментам. Бет небрежно делает пальчиками «пока» и исчезает в конце длинного коридора, без единого шороха растворившись в темноте.
Из моих окон открывается потрясающий вид. Я так и залюбовался холмами, залитыми лунным светом, и зеркальной гладью узкого морского залива. Жаль только, в комнате настоящая холодрыга, да и постель слишком просторна для одного. Колени то и дело подтягиваются к животу, а ноги тут же распрямляются пружиной, едва бедер коснутся ледяные пятки. Но с природой не поспоришь — колени снова сгибаются, и эти морозные проказники опять тут как тут. Вот привязались. Наконец я забываюсь беспокойным сном, стараясь выкинуть из головы мысли о том, как Бет сейчас, наверное, тепло в могучих объятиях Майлза.
Примерно в семь утра Гектор начинает расхаживать по коридору и колотить клеймором, мечом шотландских горцев, в небольшой круглый щит — будто часовой на побудке. К восьми мы уже на ногах: одеты, умыты, сидим вокруг стола за завтраком и уплетаем кашу, копченую селедку и чай. Амрита ест овсянку впервые, но заверяет, что очень ее любит. Неожиданно Клайв спрашивает, не видел ли кто-нибудь привидение.
— Какое привидение? — удивляется Кэт.
— А-а, — протягивает Бет, поливая овсянку сливками. — Я так и подумала, что это призрак. Какая-то женщина стояла у окна на лестничной площадке.
— Ага, — усмехается Майлз. — В путеводителе вычитала.
— Нет, — возражает Клайв. — У нас нет путеводителя. И никогда не было. Бет совершенно права. А в каком платье была незнакомка?
— В зеленом.
— Верно. — Достопочтенный облокачивается на спинку кресла и медленно кивает. — Так, так.
— Рассказывай, кто она такая?
Клайв с видом гордого хозяина начинает:
— Очень похоже на Нэнси. Здешняя нежить. Завелась, наверно, в начале восемнадцатого века. Она появляется в разных местах. Нэнси еще при жизни влюбилась в местного матроса — Вильям его звали, — но родители отказались их благословить. Тогда несчастные поклялись друг другу в вечной любви, и вскоре он ушел в море. Проходили месяцы, годы, а суженый все не возвращался. Бедняжка дни напролет стояла у окна и не сводила глаз с бухты — ждала своего избранника. Или сидела на берегу под скалой, которую потом прозвали Скалой Нэнси. Одной лунной ночью какая-то старуха заметила ее в небольшом каменном гроте у самой воды. В ту пору волна ходила высокая — близился шторм. Только Нэнси будто не замечала. Старуха уже собиралась сходить позвать кого-нибудь на помощь, как вдруг заметила, что Нэнси не одна: с ней в обнимку сидит какой-то матрос.
— Фи, какие нежности, — говорит Майлз.
Мы же сидим и слушаем как завороженные.
— Старуха долго на них смотрела. Вокруг бушевало море, а они так и сидели, не думая уходить. Вдруг скалу накрыло огромной волной, а когда вода схлынула, на том месте уже никого не было. Нэнси больше никогда не видели, а на следующий день прошел слух, будто в ту самую ночь корабль, на котором плавал Вильям, разбился, а все, кто был на борту, погибли.
— Потрясающе, — выдыхает Амрита после многозначительного молчания. — Какая прекрасная история.
— А прошлой ночью, — говорит Клайв, — Бет видела Нэнси в ее любимом платье цвета морской волны.
— Всю мокрую и в водорослях, — говорит Майлз и косится на Бет. — Кстати, что ты делала на лестнице посреди ночи? Куда направлялась?
