— Как Бет узнает, что означают эти числа? — спросила Элинор.
— Не перепутай страницы, — предупредил Йен, не глядя на нее. — У нее есть ключ для расшифровки.
Элинор вернула листок на место.
— Но зачем писать ей в зашифрованном виде? Наверняка никто, кроме нее, не будет читать эти письма.
Йен на мгновение поднял голову, едва заметно улыбнулся и пояснил:
— Бет это нравится.
Он снова склонился над цифрами, а Элинор подумала: «Какая у него славная улыбка». И было очевидно, что он очень любил Бет, — потому и стремился побыстрее закончить письмо и отправить его, чтобы любимая получила удовольствие, расшифровывая послание. А это послание, наверное, просто чепуха, которую никто другой не поймет…
Элинор вспомнила день своей первой встречи с Йеной — тогда Харт привез ее в психиатрическую лечебницу, чтобы вместе с ней навестить брата. Она увидела там испуганного одинокого мальчика со слишком большими для его тела руками и ногами. Йен тогда злился и выходил из себя из-за того, что не мог заставить всех окружающих понять его. И удивился, когда его брат поговорил с ней и даже позволил ей погладить его по плечам, что было неслыханно. Йен терпеть не мог, когда к нему прикасались.
Но тот робкий паренек не имел ничего общего со спокойным и уверенным в себе мужчиной, сидящим сейчас за столом и сочиняющим письмо для удовольствия своей жены. Этот Йен мог посмотреть Элинор прямо в глаза, мог поделиться с ней секретом и даже улыбнуться. Такая перемена в нем и прямо-таки бьющий из него фонтан счастья — все это согревало ее сердце.
И еще на память ей пришло, как и они с Хартом когда-то придумали для себя секретный код. Не столь замысловатый, конечно, как у Йена, но весьма действенный способ общения, с помощью которого Харт мог известить ее, что слишком занят и не сможет увидеться с ней. В каком бы городе они ни находились, он оставлял ей оранжерейный цветок — обычно розу — в углу парка или сада, где обычные прохожие не могли его заметить. В Лондоне это происходило в Гайд-парке, на пересечении условленных тропинок; или же в садике посреди Гросвенор-сквер, под ближайшим к центру деревом. В самом начале своего ухаживания Харт вручил ей ключ от нужного садика. А в Эдинбурге он оставлял цветы на месте их встреч в Холируд-парке.
Харт мог, конечно, прислать записку, когда был вынужден пропустить свидание, но он говорил, что ему хочется оставлять ей сообщения именно таким способом. Элинор, безусловно, понимала, что он отправлял какого-нибудь посыльного мальчика, чтобы тот оставил розу, — но ей все равно было приятно. Она подбирала цветок и относила домой, чтобы сохранить до следующей встречи с Хартом.
«Чародей, — думала она о нем. — Знает, как умерить мой гнев, когда не приходит». Получалось, что цветок согревал ее сердце лучше любой записки с извинениями, и он, конечно же, это знал.
Даже сейчас в свои редкие приезды в Эдинбург или Лондон Элинор бросала взгляд на заветные места в Гайд-парке или Холируде. И боль, которую она испытывала, не увидев цветка, не переставала ее удивлять.
Она посидела немного молча, чтобы образовавшийся в горле ком рассосался. А Йен тем временем продолжал строчить свое письмо.
— Я что-то не вижу твоего ключа, — сказала Элинор, когда снова обрела способность говорить. — Откуда ты знаешь, какие цифры писать?
Йен пожал плечами.
— Помню.
Карри снова хмыкнул.
— Не удивляйтесь, ваша милость. У него не голова, а целый парламент. Порой это пугает.
— Я все слышу, Карри, — сказал Йен, не переставая писать.
— Но вы же знаете, сэр, что я про вас никогда не вру. Говорите, ваша милость, — обратился слуга к Элинор. — Он ведь сам сказал, что все слышит.
Элинор прислушалась к совету Карри.
— Дело в том, Йен, что мне нужна твоя помощь кое в чем, но я не хочу, чтобы ты говорил об этом Харту. Ты должен обещать мне, что сохранишь это в секрете от него.
Йен молчал, а Карри проговорил:
— Тогда я передам ему, чтобы зашел к вам и узнал, чего вы хотите. Когда он закончит, то придет к вам, поверьте.
Элинор встала.
— Спасибо, Карри. Только ни слова его светлости, пожалуйста. Харт бывает… Да ты и сам знаешь, каким он бывает.
