По берегу Днестра шли двое: мужчина в черном берете, плотный, с узкой, клинышком, бородкой и паренек лет четырнадцати. Он нес походный этюдник. В траве стрекотали кузнечики, над цветами кружили пчелы. Раздвинув камыши, паренек молча кивнул в сторону лодки.
— «Стрела», — прочитал мужчина.
Они не спеша направились к лодке. Длинным шестом паренек оттолкнулся от берега.
«Стрела» бесшумно заскользила по воде. С двух сторон их окружили живые зеленые стены камыша. Ветер едва заметно шевелил его коричневые султанчики.
Неожиданно перед ними вырос остров. Лодка уткнулась в песок. На берегу мужчина осмотрелся и заметил в зарослях шалаш.
— Ерошка, — сказал он пареньку. — Этюдник поставишь вон там, под кустом.
— Вас понял, — Ерошка понес ящик в указанном направлении.
— Слушай, — мужчина глядел ему вслед, — тебя мать не бранит?
— За что?
— А за то, что со мной бродишь?
— Вот еще, — пожал плечами Ерошка. — Сейчас каникулы. Все равно делать нечего.
— Так уж и нечего…
— Ну, может, и есть. Да неохота. У нас в году перегрузочки — закачаешься.
— Ладно, ступай.
Мужчина подошел к шалашу. Отодвинув камышовый щит, шагнул в шалаш. А Ерошка, услышав шум, остановился.
По берегу мчался Гришка. По его красному лицу струился пот. Сзади, спотыкаясь, бежала Ника.
— Там они, — ткнула она пальцем, — на острове! — И свернула в кусты.
Ерошка, заметив их, лег в траву.
— Эй, на острове! — крикнул Гришка. — Зачем «Стрелу» угнали? Ерошка! — Гришка прислушался. — Уши оторву за лодку.
Но ответа не последовало, и Гришка, не раздеваясь, бросился в воду…
Войдя в шалаш, мужчина даже отступил на шаг от неожиданности. Тут была настоящая выставка рисунков: холмы в зеленых виноградниках, словно в мерлушковых шапках, залитые оранжевым солнцем долины; жилистые подсолнухи в желтых шляпах, портреты колхозников, партизан, деда Икима (под этим рисунком стояла шутливая надпись «Директор арбуза»); распятие Христа…
В шалаш, обдав незваного гостя брызгами, влетел Гришка.
— Вы кто? — Он едва перевел дыхание. — Что вам здесь нужно?
Мужчина обернулся.
— Погоди. — В его руках был один из Гришкиных рисунков. Он не спеша прочитал: — «Партизанский дуб». Копия Хамурару»… Кто этот Хамурару?
— Ну я. Что дальше?
— Ты? Интересная работа… А где взял оригинал?
— В штольне.
— В штольне?
— Ну да. Там много картинок. Только вот лаз завалило.
— А в какой… штольне?
— Не помню. Фрицы, видать, туда вещички свезли. Ящики всякие…
— Интересная работа, — повторил незнакомец и повертел в руках рисунок. — Любопытно бы на оригинал взглянуть.
— Да я его тетке Родике отдал. Она тут партизанила. Собирает…
— Недурно. — Незнакомец взял набросок распятия. — Весьма.
Он присел, положил рисунок на колени, достал из кармана остро отточенный карандаш, сделал несколько штрихов. — Вот только бы слезу ему пустить… — и умело нарисовал крупную длинную слезу.
Гришка восхищенными глазами глядел на незнакомца.
— Здо́рово, вот здорово! Совсем как настоящая.
— Настоящая, говоришь? — Незнакомец помолчал. — Слушай, ты где распятие рисовал?
— Да вон там, на перекрестке, у кладбища, — указал Гришка. — Про него, знаете, небылицы плетут. Чепуху разную. Старики говорят, как закрыли на селе церковь, Христос настоящими слезами плакал… Солеными. — Гришка рассмеялся. — Давно, правда, было.
Незнакомец задумчиво погладил бородку, попросил:
— Расскажи о распятии… Занятно.
— Да что рассказывать? Христос больше не плачет — смирился. Клуб на селе работает. И никого до сих пор гром не разразил. Сочиняют старики. Кто им поверит? Разве что инвалиды…
— Занятно, — повторил незнакомец. — Ну лады. — Он полез в карман, достал оттуда уголь: — А вот это — тебе. Держи.
— Мне?
Гришка взял уголь, заглянул в глаза незнакомца.
— Вы художник?
Мужчина пожал плечами.
— Разхуд я.
— Разхуд? — Гришка удивленно вскинул брови.
