Эол‑2 доставил нас во вторую биополость машиной, сходной с человеческими изделиями, созданными до эры квантовой запутанности. Она катила по широким тоннелям, от которых каждые несколько сотен метров ответвлялись другие, скрытые от глаз крутыми изгибами. Люди, незаметно собиравшие сведения с самого прибытия ковчега, так и не составили полной карты пустот и переходов, пронизавших внутренности «Спасения».
Формой вторая биополость не отличалась от первой. Различия заключались в климате – более умеренном – и наборе растений. Третья была самой теплой, но сухой, с почти пустынными условиями. И растения здесь, разумеется, не так походили на дремучие джунгли, как в двух первых.
– Три наши биополости содержат яркое разнообразие биоты родного мира, – объяснял Эол‑2, прохаживаясь по низкому красноватому мху третьей биополости и вежливо приветствуя очередной крошечный неприглядный цветочек, торчащий из розетки грубых серо-зеленых листьев, не слишком отличавшихся от соседей. – Дальше идут технические секции, не открытые для этой делегации.
Покосившись на собратьев-делегатов, я увидел на лицах плохо скрытое облегчение. Все изнемогали от скуки, и меньше всего им хотелось таскаться по залам с невразумительными механизмами, выслушивая бесконечные монотонные лекции о силовых соединениях и изоляции камер.
Сам я скрывал мрачную усмешку. Технический и двигательный отсеки «Спасения жизни» на деле были гораздо меньше, чем уверяли оликсы. Потому что Эол‑2, как и все они, нам солгал. На «Спасении» имелась четвертая биополость.
Служба мониторинга Энсли Зангари еще в 2189 году установила розетку из пяти спутников-невидимок в двух миллионах километров от. «Спасения жизни». В спутниках скрывались маленькие портальные двери, ведущие на Тевкр – астероид из троянской группы Юпитера. С точки зрения остальной Солнечной системы Тевкр считался всего лишь одной из многих безналоговых гаваней, однако на нем затаилась невидимая станция, обрабатывавшая данные пассивных датчиков. День за днем из спутниковых порталов выскакивали зонды-горошинки и разлетались по траекториям, проводившим их вблизи «Спасения жизни». Некоторые из них раскручивались на ниточках магниточувствительной паутины, картируя магнитные поля ковчега. Другие фиксировали экзотические нейтрино, анализировали систему двигателей, сохранявшую высокую радиоактивность после реакций антиматерии – которая сама по себе мощно излучала нейтрино. А большинство их были просто детекторами массы, тяжелыми болванками, снабженными микропередатчиками. Скользя по сверхточным траекториям, они на пути мимо «Спасения» отмечали мельчайшие изменения курса, вызванные его малым полем тяготения, в свою очередь менявшимся в зависимости от плотности. Они и дали нам первые свидетельства неполной откровенности оликсов. Плотность задней четверти ковчега не соответствовала пустотам, по словам оликсов, отведенным под технику и двигатели.
Меньше размером, чем три открытые для визитов биополости, но прямо за биополостью-три, той, что с засушливым климатом, начиналось полое пространство около пяти километров в длину. Там, как мы заключили, и шла потаенная деятельность. Которая меня и интересовала.
Делегация вновь собралась на линии экваториальных прудов первой биополости – в большой высокой беседке, увитой вьюнком с фиолетовыми цветами. Все выглядело очень празднично: стол с закусками, расставленные свободным полукругом уютные кресла. Эол‑2 умостил тяжелое тело на широкой табуретке, изогнутой под его нижнее брюхо.
– Надеюсь, вы нашли экскурсию познавательной, – заговорило существо по общей телесвязи.
Мы, попивая кто чай, кто кофе, согласно закивали. Я зацапал эспрессо, но его вкус как будто бы притупился от вездесущего запаха чужих пряностей.
– У вас три отдельные биополости, – заметил кардинал. – Вы разделяетесь по линии изначальных культурных различий?
– Мне понятен ваш интерес к культурным различиям, – отозвался Эол‑2. – Однако после столь долгого пути мы едины – монокультура.
Я отметил мелкую рябь, пробежавшую по кожистой юбке на средней линии Эола‑2. Ксенобиологи, посвятившие жизнь изучению оликсов, считали ее признаком раздражения или веселья.
