Язык, культура и образование — вот области, о которых рабочему твердят одно и то же: «Вам это ни к чему». И все-таки во всех университетах есть свой процент рабочей молодежи, пусть небольшой, и в каждой специальности, и в каждой области искусства также есть небольшой процент рабочей молодежи, которая каким-то чудом преодолела классовый барьер и вынужденное невежество и сумела добиться образования.
Однако огромное большинство рабочих-подростков в шестнадцать лет уже бросают школу, идут работать и никогда больше не заглядывают в книгу или в театр и не получают никакого образования, никаких культурных развлечений, помимо телевидения или кино, которые сегодня никак не отнесешь в Англии к области настоящей культуры.
А общество стремится обмануть эту молодежь и уверяет, что такое положение — логический результат ее «естественного» невежества, «естественных» условий жизни, «естественной» неспособности заняться чем-нибудь более значительным, нежели ручной труд. И чтобы убедить ее, общество уже не пользуется устарелыми приемами, а пускает в ход более тонкий обман — обман, который куда труднее разоблачить.
Однако впервые за всю историю классовой борьбы в Англии этот обман перестает действовать. Впервые за всю нашу историю появилась рабочая молодежь, которая просто не желает верить этой чепухе, придуманной высшими классами; они не слушают ни поодиночке, ни все вместе. И в неверии этом столько силы и самобытности, что природу его необходимо уяснить себе как следует, ибо это нечто совершенно новое, возникшее вне видимой зависимости от прежних убеждений рабочего класса. Анархия, свойственная нашей молодежи, тоже отчасти коренится в ее неверии; постараюсь объяснить свою мысль.
Одним из любопытных противоречий экономической депрессии и кризиса в довоенный период — рабочий класс Англии казался тогда более воинствующим, чем сейчас, — было осознание каждым отдельным рабочим своего классового бесправия. Ему и в голову не приходило оспаривать превосходство высших классов и одному вести с ними борьбу. В этом была слабость его позиции. Дело, в которое он верил и за которое боролся как представитель определенного класса, было настолько отделено от его частных устремлений, что, каковы бы ни были достижения его как активного классового борца, сам он оставался безоружным и неполноценным человеком. Классовое самосознание было развито, индивидуальное — нет.
Сегодня положение круто изменилось. Молодой рабочий настолько ясно видит все старые классовые ухищрения и ложь, что самая его борьба начинает носить скорее частный, чем классовый характер. И эта борьба идет под лозунгами: «Я не хуже вас», и «Я могу добиться того же, что и вы», и «Я могу восхищаться тем же, чем и вы». В старые времена буржуа или аристократу стоило лишь открыть рот, как весь строй его речи указывал на умственное превосходство над рабочим — превосходство человека над человеком. Теперь многое изменилось.
Молодой рабочий стоит сегодня на собственных ногах и даже больше рассчитывает на себя, чем на свой класс, и, хотя такая позиция очень уязвима (здесь ведь тоже «каждый за себя»), тем не менее впервые за всю историю рабочий — и прежде всего молодой рабочий — провозглашает себя личностью, равной всем.
Конечно, это еще не так. На самом деле он еще не сравнялся с высшими классами, они пока владеют всем, чего у него нет. Но он сознает ценность собственной личности, и это — основа его борьбы; вот главное, чего добилась наша молодежь, несмотря на все ее ошибки и неудачи. Наш идеал — это человек, который верит в свой класс и в самого себя. Молодой рабочий еще не верит в свой класс, как в самого себя, и это досадно; но, поскольку его борьба за существование перестает быть его личным делом и неизбежно превращается в классовую, этот молодой человек наверняка поймет истинное положение вещей, и поймет его куда лучше отцов. Эти юноши порой циничны, но зато их труднее обмануть.
Такая война за личное равенство объясняет многое в поведении и взглядах рабочей молодежи. Знаменитые «битлы» — явление чисто английское. Их фантастический успех, не имевший себе равного в Англии, объясняется очень просто, и для понимания его причин не требуется особой политической глубины.
