Лавка подо мной издаёт протестующий звук, когда я встаю и залезаю на сиденье. Отец семейства, рядом с которым я до этого сидела, с сомнением рассматривает меня. Мы сидим на последнем ряду, и, к счастью, остальные зрители смотрят на манеж, где горит свет. Отец здесь с двумя девочками. Их глаза подкрашены переливающейся синевой, волосы закручены в улитку. Кажется, близнецы сейчас — последний писк моды. Когда родилась Пейшенс, в тренде было быть единственным ребёнком в семье, но пёстрые платьица, в которых наряжали маленьких промышленников, с тех пор не изменились. С годами их платья становятся темнее, пока они не входят во взрослую жизнь, с трёх бортными костюмами и тяжёлыми платьями из шёлка, отороченного порчей.
— Это часть шоу, — шепчу я отцу семейства и запрыгиваю на барьер, отгораживающий ряд сидений сзади.
Он понимающе кивает. Внезапно в его глазах появляется дружелюбный блеск. Пожалуй, он думает, что если я часть этого фантастического шоу, то это нормально, что я лазаю по барьеру.
Проходит мгновение, прежде чем я нахожу опору своими сапогами. Для проверки я вытягиваю руку в высоту — работает. Лучше бы я смотрела цирковое представление со своего места, но я здесь не для развлечения. Я оборачиваюсь. В нескольких сантиметрах от меня находится брезент шатра, между ним и мной — несколько метров вниз, но я сомневаюсь, что упаду.
Конус света блуждает по полу манежа, бесцельно, выискивающе. Затем он находит тяжёлый занавес и повисает на нём. Красные бархатные шторы расползаются, и на арену выходят акробаты, выполняя сальто. Публика ликует, и я тоже с трудом могу оторваться от такого зрелища. Всё настолько старомодно, как частица прошлого, которая спаслась из старого мира и перешла в настоящее.
Я нюхаю кусок мяса в своей руке. Это жаркое из кролика, которое я украла в киоске на входе. Оно сильно пахнет пряностями, и я надеюсь, что оно окажет нужное действие.
Пока акробаты строят живую пирамиду, я блуждаю взглядом по кругу до открытого занавеса. Я замечаю движение и внимательно всматриваюсь. Смутно я могу распознать Сая, который держит руку поднятой. На ней сидит величественный беркут, на его голове — клобук для ястребов.
Я глубоко вдыхаю и тоже поднимаю руку. Она закутана в ткань, которая, я надеюсь, достаточно плотная. Я машу Саю куском кроличьего мяса — это сигнал. Он делает шаг из тени вперёд и стягивает чехол с головы беркута. Хищник суетливо оглядывается, привыкая к своей вновь обретённой свободе. Почти трогательно выглядит то, как он для проверки расправляет крылья, прежде чем издать пронзительный крик и взлететь в воздух. Он стремительно бросается прямо на меня. Пара испуганных вскриков проносится между зрителей, но большая часть из них всё ещё сосредоточена на представлении.
Я мигом закрываю глаза. Не хотелось бы, чтобы эта птица выколола их своим острым клювом. Но мне повезло. Беркут устраивается на моей руке и хватает мясо с ладони, торопливо поглощая его. Он весит гораздо больше, чем я ожидала, и мне приходится прикладывать усилие, дабы сохранить равновесие.
Когда он покончил с едой, у меня на мгновение возникает чувство, будто он смотрит мне прямо в душу. Его живые глаза прикованы ко мне, затем он вновь взлетает и делает два, три неуверенных круга под сводом шатра, прежде чем броситься вниз в толпу.
И вот раздаются вскрики в рядах, некоторые посетители вскакивают, другие, прикрываясь, держат руки перед лицом. Тем временем, акробаты тоже заметили зверя и изумлённо оглядываются. Вновь и вновь пикирует беркут, чтобы съесть кроличье мясо, разбросанное мной по всему шатру.
Начинается паника, зрители покидают свои места и пытаются протолкаться через главный вход на улицу. Особо отважная акробатка ещё показывает одну грациозную фигуру, заслуживая всего лишь одиночные аплодисменты. Затем последние посетители очнулись от своего оцепенения и спешат на улицу. Как и недавно рабочие в Хайворте, они хотят лишь одного: спасти свою шкуру. Акробаты следуют за ними и скрываются в толпе у входа. Лишь отец передо мной успокаивает свою семью и заговорчески подмигивает мне. И правильно. Насколько мне известно, беркуты не хватают людей, а здесь сверху он всё же в большей безопасности, чем в паникующей массе перед дверью.
