Бэрри кивнул.
— А теперь иди и переоденься, — сказал Доктор.
Когда юноша направился в гардеробную, Доктор крикнул ему:
— Сегодня вечером надень смокинг. А там посмотрим. И не пей! Слышишь?
Бэрри кивнул в полутьме и удалился в гардеробную. Доктор повернулся к пианисту.
— Пусть сопровождение будет простым, ясным. Дайте Бэрри свободу, в которой он нуждается. Мы увидим, стоит ли переделывать ради него аранжировки.
Вечером выступление прошло лучше. Не великолепно, но лучше. Бэрри держался более раскованно. Женщины слушали его с большим вниманием. Вежливые аплодисменты сменились восторженными. Бэрри заставили спеть на «бис» две песни. Он покинул сцену под громкие рукоплескания. Доктор предпочел бы услышать шквал аплодисментов, но все же сегодня успех Бэрри был большим, чем вчера.
В перерыве между выступлениями Доктор зашел в гардеробную. Она была такой тесной, что Коун едва смог закрыть за собой дверь.
— Малыш, ты стал петь лучше. Если ты захочешь взяться руками за стойку, сделай это. Но только если захочешь. Перед четвертой песней расстегни смокинг и ослабь галстук. Словно они мешают тебе, а ты хочешь быть свободным и петь для женщин. Не соблазняй женщин. Пусть они занимаются этим. Ты живешь, чтобы петь. Они сделают все остальное. Хорошо?
Бэрри кивнул.
— Все еще плохо, да?
— Малыш, слушайся меня. Все получится. Я знаю это.
Испытывая жалость к Бэрри, Доктор ласково потрепал его по щеке.
— Постарайся. Еще разок.
Покидая гардеробную, Коун напомнил себе: «Он — всего лишь талант. Используй его. Не привязывайся к нему».
После перерыва число слушателей уменьшилось. Это было плохим знаком. Многие не стали ждать второго выступления. Но Доктор утешил себя — проверку лучше проводить при маленькой аудитории. Если ничего не получится, зачем позориться перед многочисленной публикой?
Зал стемнел; луч прожектора выхватил из мрака пианино, конферансье произнес несколько слов в дополнительный микрофон. После вежливых аплодисментов Бэрри вышел на сцену. Доктор уловил страх — певец боялся не аудитории, а провала. Бэрри был юным, испуганным, одиноким человеком. Скованным, напряженным. Однако запел он легко, свободно. Ему не приходилось бороться со сложной аранжировкой.
Бэрри исполнил три песни, а затем, как велел Доктор, расстегнул смокинг, дернул узел галстука. Он резко повернул голову в сторону. Это движение понравилось публике. Она разделила с Бэрри ощущение свободы.
Улыбнувшись своей мальчишеской выходке, Бэрри взъерошил собственные волосы. Этот жест казался протестом против приличий и условностей. Кое-кто зааплодировал. Доктор заметил, что это сделали женщины.
После этого Бэрри запел более свободно, интимно. Восторг публики возрастал с каждой песней. Бэрри пришлось спеть три незапланированные песни. Бэрри отпустили только после того, как он спел еще раз на «бис». Когда он уходил, люди аплодировали ему стоя. Две женщины попытались поцеловать Бэрри, пока он шел в гардеробную.
Наблюдая за певцом, Доктор сказал себе: «Если Дейл вызывал у них вагинальные сокращения, этот парень когда-нибудь доведет их до полного оргазма!»
Коун помог юноше стереть пот с шеи и спины. Снял с него влажную рубашку, накинул на Бэрри старый халат, висевший на стене.
— Все хорошо, малыш. Ты сделал это сегодня и сможешь повторить. Лучше. С большей легкостью. Ты будешь петь здесь четыре недели. Затем я переведу тебя в «Ше Пари».
Лицо юноши засветилось. Он был полон надежд и страха.
— Да, в «Ше Пари»!
— А потом — Нью-Йорк? — спросил Бэрри.
— Потом, возможно, радио, — небрежно ответил Доктор.
Он не собирался объяснять Бэрри, что певец был всего лишь инструментом для осуществления его плана. Коун хотел создать надежный и широкий рынок для сбора десяти процентов комиссионных.
К концу четырехнедельного срока контракта, по которому Бобби Бэрри выступал в клубе на Кларк-стрит, туда стали приходить люди с Норт-саид. Он хотели увидеть новое дарование. Однажды вечером явился сам Кошачий Глаз Бастионе. Заметив Бастионе, Доктор подошел к нему, чтобы поздороваться. Кошачий Глаз сдержанно пожал руку Коуна и спросил:
— В чем дело, Док? Я слышал, у тебя появился отличный малыш. Почему ты ничего не сказал мне?