18 октября мы прибыли в Омск, где нас ждал пышный прием. Станция была убрана флагами всех наций, причем в первый раз русский флаг занимал первое место. Нас встретил генерал Марковский со своим штабом, приветствуя от, лица новой русской армии; тут же были Головачев, товарищ министра иностранных дел, представители городских властей и кооперативных обществ. Женщины поднесли нам хлеб и соль, и, вообще говоря, народ в Омске устроил нам настоящую русскую встречу. После церемонии солдаты были приглашены на чай в кадетский корпус, а русские офицеры устроили торжественный прием миддльсекских офицеров в офицерском клубе. Как водится, нас стали приглашать в каждый дом и скоро большинство из нас завязало длительные дружеские связи с этими очаровательными людьми. Их прием, без сомнения, был окрашен уверенностью в безопасности, которую доставляло присутствие хорошо дисциплинированных войск.
В день прибытия я воспользовался несколькими минутами для разговора с сэром Чарльзом Элиотом, нашим верховным уполномоченным, о политическом положении. От него и от его штаба я узнал, что делаются отчаянные попытки для соединения сил Директории Пяти, представлявшей собою Всероссийское Правительство, получившее свою власть от Учредительного Собрания в Уфе,-настроенной в духе социалистов-революционеров,-с Сибирским правительством, отпрыском Сибирской Областной Думы, собравшимся в Томске, сильно реакционным по духу, со слабой примесью социалистических
Союзная интервенция в Сибири. 5
элементов 1). Английский и французский представители естественно были озабочены тем, чтобы между обеими группами был заключен деловой компромисс и образован кабинет с преобладанием умеренного течения русской общественности. Такие весьма желательные попытки со стороны союзных «политиков» имели за собой симпатии всякого истинного друга России, но давать совет-это одно дело, а исполнить его-другое. Невозможно и ожидать, чтобы результаты сотен лет тирании и скверного управления могли быть сразу же устранены по мановению дипломатического же^ла. Сибирское правительство состояло из людей «старого закала», революционеров и монархистов, и находило свою поддержку в желании народа избежать дальнейшего кровопролития; оно находилось под охраной казаков-монархистов, настолько же непризнающих никаких законову насколько они храбры. Напротив, Уфимская Директория вела свою власть от умеренной партии социалистов ? революционеров и состояла из «интеллигенции»-республиканцев, визионеров, непрактичных людей. Керенский является во всех отношениях лучшим экземпляром этого класса, многоречивого, но бесполезного, как только дело касается практической строительной работы. Эти люди обвиняли казаков за их безотчетную лояльность, а офицеров армии за все преступления, в которых виноваты цари, и в худшйе дни Второй Революции они травили их, подобно крысам, в подвалах и на улицах. Офицеры и казаки в свою очередь проклинали Керенского и социалистов-революционеров за расстройство старой армии, зато, что именно они развели в стране анархию и большевизм.
Не может быть никаких сомнений, к кому надлежит отнести порицание. Керенский в глазах всех слоев русского общества является причиной всех бедствий. Они думают, правильно или
х) Ко времени, к которому относится рассказ Уорда (средина октября 1918г.), уже был заключен компромисс между комитетом членов Учредительного Собрания, так называемым Самарским правительством, и правительством, вышедшим из недр Сибирской Областной Думы, на Уфимском Государственном Совещании 5-23 сентября 1918 г. Подробнее об этом-в воспоминаниях В. Л. Утгофа: «Уфимское Государственное Совещание 1918г.»„ «Былое», 1921 г., № 16, стр. 15-21.
(Прим. перев.).
нет,-другое дело, что в высший момент, когда судьбы нации и страны были вверены ему, он изменил общественному доверию; что если бы он обладал десятою частью смелости Ленина или Троцкого, миллионы русского народа были бы избавлены от положения худшего, чем смерть.
