А у них не было дяди в Центральной Раде…
Кроме Крут, в январе 1918 года украинская армия дала множество боев. Она потерпела все поражения, какие только смогла. Потеряла кучу народу. Не так убитыми, как разбежавшимися от животного ужаса перед «москальскими варварами» с красными ленточками на шапках — ведь известных всем звездочек с серпом и молотом в начале гражданской войны еще не придумали. Но в историю вошла почему-то только одна перестрелка — Круты. Почему?
Да, в общем-то, благодаря только одному человеку, погибшему там, — студенту из очень известной киевской семьи — Владимиру Шульгину. Этот мальчик приходился племянником члену Центральной Рады и министру иностранных дел Украинской Народной Республики Александру Шульгину. Поэтому, когда уже в марте 1918 года Грушевский и его соратники с помощью немцев вернутся в Киев, официальная украинская пропаганда станет раскручивать именно Круты. Как говорится, болело. И председатель Рады, и прочие члены правительства чувствовали вину перед своим близким знакомым. Это была действительно «государственная» трагедия. Министры переживали за министра!
Тела двадцати семи расстрелянных на станции Круты студентов и гимназистов перенесли в Киев и торжественно в присутствии членов правительства и самого «батька нации» Грушевского перезахоронят. А Павло Тычина — тогда еще не советский, а национальный поэт, напишет конъюнктурные стихи: «На Аскольдовій могилі поховали їх, тридцять мучнів українських, славних, молодих»… Что он при этом на самом деле чувствовал, сказать сложно. Может, был искренен. А, может, ловил момент и дешевую популярность, как и тогда, когда в 30-е будет писать «Партія веде» и «В полі трактор дир-дир-дир, ми за працю, ми за мир». Ловкий был человек!
А другие были позабыты. Кто теперь вспомнит январские бои за Чугуев, Екатеринослав, Одессу, Ромодан или Гребенку, предшествовавшие Крутам? Отчаянно-героическую (да, именно так!) попытку поручика Бондаревского организовать сопротивление красным в Сумах и расстрелянного большевиками? Или стоившее больше 50 убитых и 120 раненых трехдневное сражение за Бахмач, в котором украинскими частями руководил командир полка имени Дорошенко хорунжий Хмелевский, погибший годом позже? Не имел бедняга Хмелевский родственников в правительстве! Так что, спите спокойно, пан хорунжий! Никто о вас ни в секретариате Рады в 1918 году, ни в нынешнем президентском секретариате не вспомнит. Как написал другой поэт Александр Олесь:
Державні місії,
Контроль, комісії.
Пілати, дипломати,
Вся Україна тут.
Клопочуться, збираються,
Прощаються, вітаються,
Стрівають, виряджають,
А ввечері — вино…
А там десь на позиції,
Без зброї, без муніци,
У полі босі й голі
Вмирають козаки…
«Госсправедливость». Даже в «Киевской мысли» всем крутянам был только один некролог. А Шульгину сразу три, причем один из них по-русски
Александр Олесь, тоже современник тех событий, не преувеличивал. К примеру, в Екатеринославле во главе группы офицеров на телеграфном узле забаррикадировался подполковник Дмитрий Абрыньба. Он отстреливался от наседавших красных до последнего патрона и слал отчаянные телеграммы в Киев. А там «державні діячі» никак не могли понять, началась уже война с большевиками или еще нет? И отвечали: мы ни с кем не воюем! Так и погиб геройский подполковник — георгиевский кавалер еще с Первой мировой. По одним данным — застрелился. По другим — был застрелен красными. И никто не оценил его подвиг.