— …трудно вам будет — говорил майор — все ж лучше вам внешность иметь самую неприметную. Здесь, где фронт прошел, до сих пор еще жизнь, как в двадцатые, даже хуже. Сам я из Мариуполя, помню, как бедствовали тогда. Сначала моряком думал стать, а как самолет в небе увидел… Вы только правильно поймите — в тылу даже радостно, что как до войны становится, но здесь еще раны не затянулись. И вам, такой, помогут и навстречу пойдут — куда хуже, чем бы "своей". А это сейчас может и жизни стоить. Всякое болтают, но… В Москве земляка встретил, бывает же — он только оттуда, рассказал. Что в Мариуполе ОБХСС хищениями в потребкооперации занимаясь, раскрыла что они там то ли с бандеровцами были связаны, то ли фашистские прихвостни массово затаились — и теперь там по всему Мариуполю и области аресты, причем работают московские, а Киев вроде против.
Началось! — подумала я, вспоминая то, что сообщал мне "для сведения" дядя Саша — бандеровские гнезда на Востоке, они успели там укорениться за оккупацию, но вширь еще не раздались, все же народ там наш, советский, это не Галичина. И можно здесь сеть выкорчевать — чтобы не спугнуть, под маской ОБХСС, если просмотреть под микроскопом, нетрудно найти, к чему придраться? И то же самое должно начаться в Харькове, в Запорожье, в Херсоне, в Николаеве — чтобы обеспечить в будущей войне крепкий тыл. А это будет именно война, как сказал дядя Саша — "еще одна антоновщина, и хорошо, если я ошибусь". А вот Киев — именно туда я и лечу, чтобы посмотреть и доложить, что там.
Хотя официально — я должна всего лишь передать товарищу Кириченко, Первому на Украине, документы на реорганизацию. Имея полномочия проконтролировать и доложить наверх — вот отчего не простой курьер, а инструктор ЦК. Кожаный коричневый портфель, а еще большая сумка на плечо, похожая на почтальонскую (не люблю чемоданов, лучше чтобы руки были свободны), вот и весь мой багаж. Маленький браунинг спрятан там же, где и в тот день перестрелки со шпионами УСО (см. — Днепровский Вал — В.С.). А еще в сумке у меня кое-какие артефакты "из будущего", чтобы связаться с теми, кто меня там встретит, как дядя Саша обещал.
Такое же боевое задание, как раньше — в немецкий тыл с парашютом. Поскольку нелюди, жаждущие утопить Украину в крови, после только что прошедшей войны, и предатели, по дури или жажде власти вступившие с ними в сговор, не должны жить!
— Что с вами? — спрашивает майор — у вас такое лицо стало… Или погиб у вас на Украине кто-то?
Замечание правильное. У меня хорошо получалось в Минске немцам улыбаться — но постоянно в маске быть нельзя, обязательно надо чередовать с "быть собой", среди своих. Смотря фильмы из будущего, вот не пойму, а как Штирлиц так мог — хотя он ведь персонаж придуманный? Ну а я, пока самолет еще не приземлился, побуду еще собой — нет, не той Анечкой-студенткой, что до войны, никогда я уже такой не буду, но Анной Лазаревой с Севмаша, какой знают меня девчонки. А после — как сказал Пономаренко, "не вмешиваться, даже если что-то очень не понравится, лишь смотреть и запоминать". Что ж, это легче, чем Штирлицу тринадцать лет было роль играть? Ай!
— На посадку заходим — говорит майор — это не страшно. Ну вот, долетели, а вы боялись!
Ага, будто не слышала, что для самолета посадка самое трудное, не считая конечно воздушного боя! Но несколько минут всего осталось — надеюсь, что сядем хорошо!
— Мои координаты, и полевая почта — майор протягивает вырванный листок из блокнота — может, свидимся еще.
— Я замужем — отвечаю, но листок беру — однако, очень может быть, что мне помощь потребуется, как коммунисту от коммуниста, и фронтовику от фронтовика … что удивляетесь, товарищ майор, у меня на счету есть убитые фрицы. А вот летать боюсь — так что спасибо вам, что меня поддерживали, не так было страшно.
Удар ощутимый, так что подпрыгиваю в кресле. И самолет катится по полосе аэродрома Жуляны. Ну вот, теперь долетели!
Вижу яркое солнце — юг, жара, июнь, как на курорте, отдохнуть, и домой. Выхожу на летное поле вместе со всеми — ой, а тут ветер, и сильный! Военные ремешки фуражек опустили, штатские шляпы держат, а я вся развеваюсь, словно флаг в бурю, плащ над головой треплет — вот дура, что лишь накинула, не застегнув, обманулась видом! — платье раздувает, беретик срывает, даже не знаю, за что хвататься прежде, еще и с портфелем в руке!
