– Цены – так подумайте сами. Все началось с того, что обнаружилось, некоторые кооперативы и артели на востоке – наверное, не только там, но пока узнали про эти – передавали часть выручки бандеровцам. В лесных норах ведь тоже хочется есть? НКВД пресекло это безобразие – вот бандеровцы и притащились в ответ в Киев, желая отомстить. Так я спрашиваю, какие будут цены завтра, если в новых кооперативах никому ничего лишнего отдавать не придется? Арифметику в школе все учили? Хотя по-честному, в самом начале цены могут и чуть вырасти – пока дело по-новому не наладим.
Разговор шел по накатанной колее. И вот вмешался Юрка.
– Практический совет, – сказал он, – не пытайтесь агитировать по-коммунистически. Вас слушать не будут, а то и просто убьют – там будут ведь кроме обманутых самые настоящие враги! Притворяйтесь «такими, как все» и разговорами тоже. Ленин вас упаси напирать на сознательность – если человек пошел на такое сборище, ясно, что с сознательностью у него туго. А вот если сказать ему: «А что мы тут забыли, что конкретно будем иметь», «Лучше уйдем, а то прибить могут», «Пока ты тут, другая такая же толпа твой дом грабит», «Кто-то в рай на наших спинах хочет влезть, ну его» – и дальше такого типа, ну вы поняли! Результат будет куда вернее! Всем слушать, морды не воротить! Чехов писал, что он по капле из себя раба выдавливал. Ну, так я скажу: в каждом человеке есть столько-то коммунара и сколько-то от старого мира – раба, куркуля, фашиста! И вопрос лишь, сколько и что во главе.
Кто сказал: «так это к куркулю обращаемся»? Правильно, так что я только что говорил, раз кто-то туда сам пошел – значит, куркуль. И только таким ломом вы этот камень сдвинете – не подействует иное. А уж после перевоспитывать будем – но для того нужно как минимум чтобы человек был жив.
Запомните все: против такого врага, как фашисты – хорошо все, что к победе, и никаких других правил нет. Как философ один изрек, «а на войне одна победа лишь важна. Победа спишет все – война на то война». И никакой честной драки тут быть не может!
И конечно, смотрите, слушайте, запоминайте. Где враги, сколько их, чем вооружены, куда идут, кто командиры. И, у кого есть выход на телефон – звоните вот по этому номеру, на доске записан. Или подойдете к любому нашему патрулю, пароль «Крым», или просто скажете, крымский я – старшие патрулей с завтрашнего дня будут знать, что это значит, можете дальше передать все, что увидели и запомнили.
Вопросы есть? Тогда – удачи вам, ребята!
Когда все завершилось, к нам подошел Кныш.
– Майор, а скажи, тебе старшие не подойдут? Знаю я тут кое-кого, из бабок и дедков, наши, советские, зуб даю, и в авторитете, все соседи их слушают. И если они будут не за советскую власть агитировать – тут ты правильно сказал, не услышат, – а просто сомнение выражать, к этому прислушаются многие!
– Таки какой разговор? – ответил Юрка. – Зови своих стариков. Или лучше сам проинструктируешь, ты ведь линию партии понял?
– Свой интерес имею, – сказал опер, – уголовные ведь тоже распоясаются, и чем больше шума, тем сильней. Так что лучше бы завтра все расходились по домам. И пошли бы танки бандер в брусчатку закатывать – слышал я, на товарной какая-то бронечасть уже разгрузилась. Бывай, майор, но не забудь: ты мне должен, так что после я тебя найду, если живы будем.
В парке снаружи пел соловей. Красивейшее место Киева: Владимирская горка, зеленые аллеи, спуск к Днепру. Здесь бы влюбленным парам гулять… как я и Михаил Петрович, по Первомайской. А мы воевать готовимся. Ночь тихая и теплая, наверное, звезды на небе хорошо видны. А в горкоме – как в Смольном в ночь на двадцать пятое. Вот только кто в роли Ленина – ой, мама, неужели я?
– Я сделал открытие, – говорит Юрка, – оказывается, для интернет-троллинга и инет вовсе не нужен.
Из протокола допроса (уже после событий)
Гражданин начальник, я ж не предатель какой, не полицай! В сорок первом, как все, мобилизован был, ранило меня в октябре, и наши, как из окружения выходили, меня у дивчины оставили, оженились мы с ней после, она немцам сказала, что никакой я не боец, а мирный, случайно под бомбежку попал. Так почти два года и перекантовался, к партизанам не пошел, поскольку не было их под Киевом, а когда наши пришли, то меня к службе признали негодным. И в колхозе нашем я на хорошем счету, у кого угодно спросите!
