— Жив-то будет или нет? — тревожно спросила Анастасия Семеновна.
— Будем надеяться, — ответила врач.
Она дала лекарство, выписала рецепт, стала собираться в обратный путь. Лицо у врача осунулось, но глаза поблескивали живо.
Марина поблагодарила ее, предложила остаться до утра.
— Муж вас утром отвезет на машине.
— Можно, — без всяких обиняков согласилась Крапивина. — Я сегодня почти не спала. Только пришла домой от одной больной девочки — и сразу к вам.
Вскоре она в другой комнате, прикрывшись пуховым платком, заснула.
— Ложись и ты, поспи, — сказал Григорий жене. — А я побуду с ним.
Марина устало повалилась на кровать. Игорек, полузакрыв глаза, стонал на руках у Григория. Только к самому утру Игорек затих, заснул. В лампе мигал огонь. Видно, выгорел весь керосин. Григорий подошел к ней, дунул сверху в пузырь. Огонь потух. Он поднес к кровати табуретку, сел, прислонившись спиной к свисавшей перине, покачивая на руках ребенка. Он боялся, что ребенок опять заплачет, если его положить в кровать.
Анастасия Семеновна дремала на стуле у плиты.
У Григория слипались глаза, все слабее покачивали ребенка его уставшие руки. И он задремал…
Очнулся Григорий от прикосновения жены. Она обняла его и крепко поцеловала. Игорька положили в кровать.
В комнате уже было светло. Яркий сноп солнечных лучей косо струился из окна на пол.
Григорий позавтракал и пошел за машиной. Когда он заехал домой, Крапивина его уже ожидала.
В пути он вел машину осторожно, боясь застрять с дорогим пассажиром в какой-нибудь колдобине.
У дома Крапивиной остановился, перед прощанием стал неумело извиняться за ночное посещение:
— Потревожил я вас…
Врач перебила его:
— Наша служба такая.
— Но ваш муж-то того, обиделся…
Крапивина улыбнулась, вышла из кабины, держась за ручку двери, сказала:
— Это хозяин мой. Часто его по ночам будят, вот он и ругается. Ребенка вашего я утром еще раз осмотрела. Обойдется все благополучно.
Возвращался Григорий с приподнятым настроением. Игорек теперь поправится. На больного-то наказнишься. А когда он здоровый, смеется, тянет свои ручонки, за отца принимает. И душа смягчается, какой бы злой ни был. Возьмешь его на руки, надуешь пузырем щеку, он хлоп по ней кулачком и завизжит от восторга. «Так, так, — скажет Анастасия Семеновна, — приучай родителей к порядку, чтобы никогда про тебя не забывали». Совсем не догадывается, что сын-то мне неродной, — улыбается Григорий.
Перед окнами мелькнула белая тенниска. В дом вошел Николай. Анастасия Семеновна изумленно ахнула, широко раскрыв беззубый рот.
— Здравствуйте! — громко произнес Николай и, шагнув к Григорию, подал ему руку.
— Присаживайся, — сдержанно пригласил Григорий и пододвинул ему стул.
Марину лихорадило. Но внешне она ничем не выдавала своего волнения.
— На станцию иду, — пояснил Николай. — Увидел у дома машину и зашел. Ты не туда едешь? А то подвез бы?
— Пес тебя принес, — шепотком заругалась Анастасия Семеновна и, загремев посудой, стала подавать обед.
Игорек забавлялся книгой, не обращая никакого внимания на вошедшего. Тонким гибким пальчиком он тыкал в обложку, на которой был изображен осел с книгой, звонко кричал Григорию:
— Папа, смотри! Осел в школу посел.
Николай сел около входа на предложенный ему стул, перекинул ногу на ногу, достал из кармана темный портсигар из карельской березы, задымил ароматной сигаретой.
— Я еду в Матреновку за досками для свинарника, — ответил Григорий и пригласил Николая обедать.
Николай от обеда отказался и с сожалением произнес:
— Жаль, что не по пути.
И хотя ему больше нечего было здесь делать, не вставал, сидел, курил, украдкой, по-воровски, щупал глазами Марину, от зависти сокрушался: «И как я упустил такую красавицу! Досталась тюхе-матюхе…» А вслух по-свойски, как старый знакомый семьи, имеющий моральное право на внимание к себе, заговорил:
— Сколько лет-то уже не был здесь. Я так соскучился по своим местам, что в этом году решил весь отпуск провести дома. Каждый год то юг, то туристический поход, совсем стариков забыл.
У Григория в душе нарастало недовольство. Пришел, спросил и ушел: Чего ты здесь расселся? Я из-за гостеприимства предложил тебе стул. Но у тебя-то совесть есть или нет? Григорий заметил, как жена, садясь за стол, встретилась взглядом с Николаем и загорелись у нее щеки.
