Виделись супруги все реже и, если даже оба были дома, занимались, как правило, своими служебными делами, а потому выкроить время для супружеских радостей уже почти не удавалось. И все же они не совсем охладели друг к другу, поэтому изредка случались «приглашения» вроде сегодняшнего (обычно исходившие от мужа).
После долгого воздержания супруги были особенно нежны друг к другу.
Ну кто поверит, что это сорокавосьмилетняя мать двоих взрослых детей? — сказал Ёхэй, устав наконец от объятий и любуясь раскрасневшимся телом жены. За годы брака они разучились стыдиться, приобретя взамен свободу и раскованность, — неоценимое достояние опытных супругов. Й надо сказать, что своим профессиональным успехом Кёко в большой степени была обязана именно этой раскованности уверенной в себе зрелой женщины, все еще привлекательной для мужа.
Не напоминай мне о возрасте. Мне это неприятно.
Что ж тут неприятного, ты ведь ничем не уступаешь молодым. А в некоторых вещах даже превосходишь их.
— Незачем сравнивать меня с молодыми. Вместо того чтоб комплименты говорить, заглядывал бы почаще, — упрекнула мужа Кёко.
Я бы и рад, да тебя дома не бывает. Не завела ли уж ты на стороне какого-нибудь молодца?
Не суди о других по себе. В конце концов, моя работа тебе же на пользу.
Я знаю. Потому только и терплю эту нашу так называемую семейную жизнь. Я ведь люблю тебя, тебя одну.
Хоть и не верится, но слышать приятно. Ты у меня тоже самый любимый и единственный.
Ну, если так, у нас не все потеряно.
Рада слышать. Все-таки мы муж и жена.
Кстати, где дети? — вдруг вспомнил Ёхэй о сыне и дочери.
Ёко у себя в комнате, а Кёхэя нет.
Конечно, что он тут забыл! Ты ж ему дом купила.
Но ты ведь согласился, сказал, что он уже не ребенок и нужно дать ему почувствовать себя самостоятельным…
Ну да…
Самостоятельность самостоятельностью, а ты им совсем не занимаешься.
А как я им должен заниматься? Не понимаю я этих юнцов! Они словно существа из другого мира.
Не говори так. В нашей семье никакой разобщенности быть не должно.
Да уж конечно. Водь наши дети — это твои инструменты.
Что ты говоришь, какие инструменты! Не дай бог дети услышат!
А разве нет? И потому во всем должны подчиняться мастеру. Они же все-таки сын и дочь знаменитых Ёхэя Коори и Кёко Ясуги. Следовательно, вести себя обязаны
соответствующим образом.
Это они понимают.
В общем, не выпускай деток из-под присмотра. Не ослабляй уздечку.
На этом разговор супругов оборвался. В спальне было слышно лишь сонное дыхание Ёхэя. Судя по всему, сегодня он не собирался покидать комнату жены.
В это же время Еко Коори, смертельно бледная, стояла посреди своей комнаты, бессмысленно уставившись прямо перед собой. Из ео широко раскрытых глаз катились крупные слезы. Время от времени она что-то шептала дрожащими губами. Иногда шепот превращался в бессвязное бормотание, почти стон.
— Какой ужас, боже мой, какой ужас! Мерзость! — рыдала она, стараясь сдерживаться, чтобы плач не услышали за стеной, по от этого он становился только сильнее.
На столе перед ней стоял портативный радиоприемник. По нему она только что слышала весь этот «ужасный разговор». Ёко подслушала разговор родителей случайно: настраивая приемник, она вдруг поймала сигнал миниатюрного передатчика, установленного Кёхэем в спальне матери.
Чувствительное подслушивающее устройство открыло ей правду о ее родителях, подтвердив все, что говорил ей брат.
Как отчаянно умоляла его Ёко не уходить из дому. Но он не послушался. Сказал только с кривой усмешкой:
Тебе тоже нужно поскорее вырваться отсюда. Отец с матерью относятся к нам, как к комнатным собачкам.
Что ты говоришь! Они нас так любят.
Хороша любовь. Может, ты помнишь, когда отец в последний раз тебя обнимал? Или мать? Не помнишь. Мы с самого рождения на нянек брошены, отец с матерью палец о палец не ударили, чтоб вырастить нас. Единственное, что эти хмыри для нас сделали, — так это оплатили наше «воспитание».
Не смей папу с мамой называть «хмырями»! — чуть не заплакала Ёко.
А как еще прикажешь их называть? Лучшего они не заслужили!
Но послушай, зачем же ты тогда выступаешь с мамой по телевизору?
