— Отчего же у него такое отталкивающее лицо?
— Очень понятно — вѣдь вся его жизнь положила на черты его свой отпечатокъ — лицо есть зеркало души — это вѣдь не пропись, а истина… и вотъ, ему надо, конечно, не мало времени, чтобы стереть съ своего лица эту печать проклятья!..
«Что жъ, вѣдь, однако, все это такъ именно и можетъ быть!» — подумалъ я и внутренно удовлетворился ея объясненіемъ относительно Джёджа.
Она продолжала мнѣ объяснять значеніе своего «общества» и, по ея словамъ, оно оказывалось дѣйствительно благодѣтельнымъ и глубоко интереснымъ учрежденіемъ. Неисчерпаемыя сокровища древнихъ знаній, доселѣ ревниво хранившіяся мудрецами раджъ-іогами въ тайникахъ святилищъ Индіи и совсѣмъ невѣдомыя цивилизованному міру, — теперь, благодаря ея общенію съ махатмами и ихъ къ ней довѣрію, открываются для европейцевъ. Міръ долженъ обновиться истиннымъ знаніемъ силъ природы. Эти знанія не могутъ смущать совѣсти христіанина, ибо, если они и не объясняются христіанскими вѣрованіями, то, во всякомъ случаѣ, имъ не противорѣчатъ.
— А вы сами остались христіанкой? — спросилъ я.
— Нѣтъ, я никогда и не была ею, — отвѣтила Блаватская, — до моего перерожденія, до тѣхъ поръ, пока я не стала совсѣмъ, совсѣмъ новымъ существомъ, — я и не думала о какой-либо религіи… Затѣмъ я должна была торжественно принять буддизмъ, перешла въ него со всякими ихъ обрядами. Я нисколько не скрываю этого и не придаю этому большого значенія — все это внѣшность… въ сущности я такая же буддистка, какъ и христіанка, какъ и магометанка. Моя религія — истина, ибо нѣтъ религіи выше истины!
— Такъ это вы и мнѣ, пожалуй, станете совѣтовать перейти въ буддизмъ… на томъ основаніи, что нѣтъ религіи выше истины? — улыбаясь перебилъ я.
— А это вы опять со шпилькой! — улыбнулась и она, — сдѣлайте милость, колите! — видите, какая я жирная, — не почувствую!.. Не шутите, «надсмѣшникъ» вы этакій! дѣло не въ словахъ, а опять-таки — въ истинѣ.
— Слушаю-съ!
Я сильно засидѣлся, а потому сталъ прощаться.
— Что жъ, вы вернетесь? когда?
— Когда прикажете.
— Да, я-то прикажу вамъ хоть каждый день возвращаться… Пользуйтесь, пока я здѣсь, мнѣ вы никогда не помѣшаете — коли мнѣ надо будетъ работать — я такъ и скажу, не стану церемониться. Пріѣзжайте завтра.
— Завтра нельзя, а послѣзавтра, если позволите.
— Пріѣзжайте пораньше! — крикнула она мнѣ, когда я былъ уже въ передней и Бабула отворялъ дверь на лѣстницу.
Я возвращался домой съ довольно смутнымъ впечатлѣніемъ. Все это было рѣшительно не то, на что я разсчитывалъ! Однако что же меня не удовлетворило? Реклама «Matin», убогая обстановка Блаватской, полное отсутствіе у нея посѣтителей? Мнѣ, конечно, не могла нравиться эта реклама, напечатанная если не ею самой, то навѣрное стараніями кого-нибудь изъ ея ближайшихъ друзей и сотрудниковъ и съ очевидной цѣлью именно привлечь къ ней отсутствующихъ посѣтителей, помочь ея извѣстности въ Парижѣ.
Но во всякомъ случаѣ эта ея неизвѣстность здѣсь, ея уединеніе, сами по себѣ, еще ровно ничего не доказываютъ, а лично мнѣ даже гораздо пріятнѣе и удобнѣе, что я могу безъ помѣхи часто и долго съ ней бесѣдовать.
То, что она говоритъ — интересно; но покуда это только слова и слова. Ея колокольчикъ? онъ смахиваетъ на фокусъ; но я покуда не имѣю никакого права подозрѣвать ее въ такомъ цинизмѣ и обманѣ, въ такомъ возмутительномъ и жестокомъ издѣвательствѣ надъ душою человѣка!
А сама она?! Почему эта старая, безобразная на видъ женщина такъ влечетъ къ себѣ? Какъ можетъ мириться въ ней это своеобразное, комичное добродушіе и простота съ какой-то жуткой тайной, скрывающейся въ ея удивительныхъ глазахъ?..
Какъ бы то ни было, хотя и совершенно неудовлетворенный я чувствовалъ одно, что меня къ ней тянетъ, что я заинтересованъ ею и буду съ нетерпѣніемъ ждать часа, когда опять ее увижу.
Дѣло въ томъ, что мое парижское уединеніе, хотя и полезное для больныхъ нервовъ, все же оказывалось, очевидно, «пересоломъ», — Блаватская явилась пока единственнымъ новымъ, живымъ интересомъ этой однообразной жизни.
