Я никогда не дѣлалъ тайны изъ моихъ религіозныхъ убѣжденій, завѣщанныхъ мнѣ моимъ отцомъ. Если были когда во мнѣ нѣкоторыя смущенія, то это ужь дѣло моей совѣсти. Во всякомъ случаѣ я никогда не выносилъ передъ публикой этихъ временныхъ смущеній и кончилъ тѣмъ, что справился съ ними. Два десятка лѣтъ я пишу и написалъ много. Во всѣхъ моихъ, быть можетъ и крайне несовершенныхъ, писаніяхъ невозможно найти ничего, что исходило бы не отъ христіанина. Такимъ образомъ таинственная «записная книжка» дамы, хоть и получающей нынѣ, благодаря всему этому дѣлу, весьма лестную «славу», — является ужь черезчуръ курьезнымъ и комичнымъ сввдѣтелемъ… моего кликушества!!.
Но эта мстящая дама, эта защитница «нео-буддизма», даже совершенно непонимающая доктрины, о которой говоритъ (ибо, въ лучшемъ случаѣ, только крайнимъ невѣжествомъ объясняется ея увѣреніе, что она — православная, и въ то же время зашита ею «теософіи» Блаватской, какъ высокаго, чистаго и духовнаго ученія, какъ противувѣса матерьялизму), — эта дама стремится поразить меня прямо въ сердце. Касаясь, по своему, совершенно неидущихъ къ дѣлу, не имѣющихъ ни малѣйшаго отношенія къ Блаватской и «теософіи», интимныхъ обстоятельствъ моей жизни, — г-жа Желиховская заставляетъ меня на нихъ останавливаться. Она разсказываетъ какъ я изъ ея дома ѣхалъ вѣнчаться и какъ она благословила меня и мою невѣсту; но тутъ же спохватывается и дѣлаетъ такую выноску: «Спѣшу оговориться: я благословила одну невѣсту. Г. Соловьевъ низачто не соглашался, чтобы я его перекрестила образомъ, что меня крайне огорчило: я думала, что эта странность у него прошла». Какова прелесть! тутъ даже ссылки на «дневникъ» нѣтъ; надо и безъ «дневника» повѣрить г-жѣ Желиховской, что я «кликуша» или «порченый», боящійся креста. И это въ такую-то минуту! Какъ истая послѣдовательница «высокаго и чистаго» ученія своей сестры, отвергающаго Бога и святыню, г-жа Желиховская не смущается даже передъ «крестомъ» — и передъ мнѣніемъ о ней каждаго порядочнаго и разумнаго человѣка, который прочтетъ 136 страницу ея брошюры…
Но вѣдь я дѣйствительно ѣхалъ вѣнчаться изъ квартиры г-жи Желиховской. Она заставляетъ меня вспоминать самый счастливый день въ моей личной жизни. Я былъ глубоко благодаренъ г-жѣ Желиховской и ея дѣтямъ за ихъ дружеское участіе, за которое полюбилъ ихъ какъ родныхъ, не смотря на кратковременность личнаго знакомства, и самъ со своей стороны, старался, какъ только могъ, отвѣтить имъ такимъ же участіемъ. Эта благодарность заставила меня, когда, очень скоро послѣ того, г-жа Желиховская стала весьма странно дѣйствовать въ «теософскомъ» вопросѣ,- закрывать глаза и стараться не видѣть ея дѣйствій. Но она, уѣхавъ въ Эльберфельдъ, смастерила, какъ извѣстно читателямъ, такое, послѣ чего закрывать глаза стало невозможнымъ и оставалось только скорбѣть сердцемъ.
Она пишетъ, что, во время ея отсутствія и пребыванія въ Эльберфельдѣ, я запугивалъ ея дѣтей (вторую дочь и сына), внушая имъ просить мать и старшую сестру скорѣе вернуться во избѣжаніе грядущихъ бѣдъ и погибели ихъ души. Это хоть и утрировано, конечно, но все же нѣсколько смахиваетъ на истину, съ той только разницей, что тогда и дочь и сынъ г-жи Желиховской были (можетъ быть только на словахъ?) вполнѣ согласны со мною и мнѣ нечего было «внушать» имъ. Мы всѣ очень боялись за г-жу Желиховскую и я не разъ слыхалъ такія слова: «отъ этой теософіи и отъ этой тетушки кромѣ горя никогда ничего не было и не будетъ». Во всякомъ случаѣ, еслибы это даже было только мое убѣжденіе, — оно оправдалось въ полной мѣрѣ. Конечнымъ результатомъ этой поѣздки для г-жи Желиховской оказалась нынѣ ея брошюра и настоящій мой отвѣтъ, документально доказывающій ложное обвиненіе меня въ подлогѣ и многое другое. А развѣ клевета на ближняго, и такая клевета, не есть погибель души?! Значитъ, было у меня основаніе бояться за душу г-жи Желиховской. Далѣе она пишетъ, что, получивъ въ Эльберфельдѣ убѣжденіе въ содѣянномъ мною ужасѣ, т. е. подлогѣ, по возвращеніи въ Петергофъ (гдѣ жилъ и я) она «понятно», прекратила знакомство со мною (стр. 150, 151 брошюры).
