Рыбак не ответил. Потом все долго молчали.
Среди сидевших в лодке был коммерсант Гарсиа. Каждое слово будто резало по его больному телу, да еще эти взмахи весел в безграничном мраке, неустанное и неотвратимое движение. Прежде он этого и вообразить бы не мог: что его настолько испугает перспектива кризиса и хаоса, и он отправится в изгнание без спора, без борьбы. «В коммерции будет новый подъем, — говорил он с деланным смехом, сознавая фальшь своих слов. — Будет, как обычно при неблагоприятных условиях — ну, как тогда, когда шла война, — говорил он, смеясь и не тревожась о бедствиях целых народов, да, смеясь, видя только, что прибыли коммерсантов растут. — «Тучные коровы»[1], помните? Рост деловой активности, после военной разрухи — восстановление. Всегда ведь было так, не правда ли?» Ему никто не ответил. Потом он услышал: «До поры до времени». Смутившись, Гарсиа только переспросил: «Как вы сказали?» Что до него, то он старался не ввязываться в «войну тарифов»:[2] и так ясно — они всегда будут расти, а не понижаться. И дело было не только в том, что он окончил колледж в Штатах; просто он знал. Ему довелось видеть случаи поразительного недомыслия, невероятного отсутствия сообразительности, как, например, у отца этого молодого человека, который теперь с таким равнодушием — возможно, притворным — тоже пустился в этот рискованный путь. Старик внезапно разорился и, после краха коммерческого и политического, решился на самоубийство социальное: отошел от дел, — в отличие от него, от Гарсиа, старик не был прирожденным коммерсантом. Он никогда не испытывал, как испытывал Гарсиа, когда еще был человеком, радости от того, что приближается срок торгового баланса. Компания «Айрон и Расселл», 95, Честнат-стрит, Провиденс, Роуд-Айленд. Для телеграмм сокращенно: «Айронз». Фирма, основанная в 1906 году. Капитал 400 000 долларов. Представитель: Луи Диллингер, Агиар, 128, Гавана, Куба. Коммерческий справочник 1920 года, который он, как дорогой сувенир, носил в своем небольшом чемоданчике в течение шести лет. Начиналось все хорошо: две-три довольно крупные операции с земельными участками и с увольнением рабочих; для него это были счастливые выигрыши, а глазам остальных, включая его друзей и Ольгу, казались ловкими сделками, и для компании — доказательством, что, приняв его своим членом, она поступила правильно. Но иногда, слушая похвалы, он сам перед собой кривил душою и начинал верить, что счастливые случаи — так он их воспринимал прежде — были в большой мере результатом его таланта, его познаний. И он не расставался с надеждой, что когда-нибудь может еще произойти что-то необычное, так сказать, исключение, подтверждающее правило. И потом… «Сын, сын! Если мужчина сходится с женщиной, его зовет сойтись с нею молодость, а я толст и стар. Возможно, Ольга — она еще молода — не поняла моего поступка, того, что он вызван усталостью. Я чувствовал бесконечную жалость к себе, но она, пожалуй, никогда это не поймет».
Эта неожиданная декорация — домашняя тюрьма с окном в патио[3]там, внизу, и другим окном на улицу, из которого Габриэль разглядывает девушку на балконе или в окне ее дома на противоположной стороне улицы, представляя себе всякие грязные истории, потому что он о ней знает все. Или только воображает? Однажды утром он услышал под своим окном разговор пьяных, мерзкую сплетню: говорили о женщине, то ли хромой, то ли хворой, которая скрывает иссохшую ногу под длинной юбкой. И о толстяке, который ложился с ней, когда она была всерьез больна…
МОРЕ
Луиса смотрит на Габриэля; они едва обмолвились словом, будто незнакомы. «Можно ли доверять этим людям? Кажется, единственный, кто тут в лодке что-то соображает, — это старый рыбак Луго (вроде бы он так назвался), сгорбившийся, то и дело чего-то пугающийся. Он очень отличается от всех нас. Вот Гаспар — почему он уезжает? Ну, ладно, был преподавателем в университете, она посещала его лекции, один или два курса, и вдруг он от всего отошел. Чем его-то задела революция? Он заговорил со мной, сказал усталым голосом: «Мелочи, знаете. Но это самое важное». Что он имел в виду? А этот старик? Только он и я, возможно, понимаем обстановку».
