Прощаясь, попросил постараться, хотя времени мало - 18-го уже выступать.
И завертелось. В этот же день Л.И. сообщил о своем намерении на заседании Политбюро. И, поскольку Пономарев оказался вроде бы «бригадиром», к нему пошли звонки от других секретарей ЦК - каждый хотел «поучаствовать». В результате в Новом Огареве оказалось 10 человек (!), хотя работы (если всерьез) было для двоих-троих на два хороших рабочих дня. В пятницу выехали (помимо Пономарева): Блатов, Корниенко, Менделевич, Бовин, Наиль Биккенин (из отдела пропаганды ЦК), Вознесенский (политический обозреватель телевидения), Масягин (консультант из оргпартотдела ЦК) и я. Разделились на две группы - «внутренников» и «международников». И началась бодяга. В мутной дискуссии в течение многих часов не сложили даже плана. Пономарев, претендуя на общее руководство, занимался главным образом рассуждениями на основе прочитанных за последние дни шифровок и с обычными своими «любимыми ( антиимпериалистическими) игрушками», к которым мы в отделе привыкли и давно научились с ними обращаться так, чтобы не очень вредить реальной политике.
Распределили кое-как темы, разошлись по своим комнатам. Но на утро в субботу явился «Андрюха» Александров из Барвихи, где он болел воспалением легких, Брежнев ему позвонил и попросил вмешаться. Не захотел даже узнать, о чем мы тут накануне договорились. Для проформы изложил нам свои идеи, не стал слушать ни нас самих, ни наших замечаний на его «идеи». Решительно отвел малейшие намеки на прочие мнения, пригласил стенографистку. Через час текст международного раздела практически был готов. Звонарско- пропагандистский, но давал канву всему выступлению. Андрей Михайлович отбыл к себе в Барвиху болеть дальше.
А мы остались с текстом, с которым во многом были не согласны, даже Блатов. Побурчав, он, однако, стал отстаивать каждое слово андрюхиной диктовки.
По настоянию Пономарева был приглашен Арбатов, который дописал про отношения с Югославией и про Ближний Восток, что Корниенко тут же вычеркнул. Мы шили по канве «Воробья», хотя потом, после «первого чтения» у Брежнева осталось от его диктовки всего несколько абзацев, да и то сильно переделанных. Блатов, руководя нами, «расстраивался» между лояльностью к Александрову, здравым смыслом и нашими «инициативами».
Георгий Маркович Корниенко, тогда зав. американским отделом МИДа, хитрый хохол, знающий дело, прожженный мидовец, недолюбливал Александрова, говорили - видел в нем соперника на место Громыки.
Менделевич был послом по особым поручениям. Помнил я его еще по истфаку до войны - он учился на два курса старше, однокашник Гефтера. Всезнающий, умный, ловкий, высокообразованный. Единственный еврей в МИДе, никогда не пытавшийся скрывать своего еврейства. Сохранился каким-то образом там на высоких должностях до конца своих дней. Видно, в самом деле, редких качеств профессионал. Знал не только, где и в каком дипломатическом документе была поставлена существенная запятая, зачем и кем она была поставлена, но и цитировал Библию наизусть, а также Гумилева, Гете, Баратынского. Козырял латынью, хотя, как и я, учил ее только до войны, в университете...
15 января 77 г.
В понедельник Брежнев позвал к себе в Кремль - на первое чтение. Громкая читка - возобновленная привилегия Бовина. На первых же страницах, где говорилось о защите Тулы в 1941 году, Генеральный расплакался. «На этом фоне» международный раздел показался ему скучным (впрочем, это справедливо). По существу ничего не добавил. Поразил только тем, что при упоминании о двух инициативах Политического консультативного комитета Варшавского пакта (неприменение первыми ядерного оружия участниками Хельсинского совещания и не расширение обеих блоков) задал вопрос: что это значит? В чем тут смысл? И кто это предложил?! А прошло всего два с небольшим месяца после заседания ПКК в Бухаресте, где сам он это предложил, и где это было записано в коммюнике, а потом наши газеты, радио и телевидение не умолкая афишировали эти инициативы как новый выдающийся вклад Брежнева в дело мира.
Сказал, что посетит Ясную Поляну и «надо бы вписать об этом в выступление: «Это будет важно для нашей интеллигенции...»
