Сектантская верхушка широко объявила, что их религиозные организации могут ходатайствовать об освобождении от военной службы. Шкурнически настроенные элементы, просто из-за страха или по соображениям контрреволюционного порядка не желавшие с оружием в руках защищать Советскую власть, не замедлили воспользоваться этим, стали прикидываться сектантами. Среди таких «сектантов», внезапно «прозревших», обретших евангельское смирение и отрицательное отношение ко всякой войне, оказались бывшие кадровые царские офицеры, участники первой мировой войны и даже георгиевские кавалеры.
По другую же сторону фронта сектантские верхи вели себя по-иному, откровенно выступая в качестве верных прислужников реакции. Меннонитская верхушка организовала торжественную встречу германским войскам при занятии ими весной 1918 г. центра секты г. Гальбштадта (юг Украины). Хотя по учению секты запрещалось брать в руки оружие, кулацко-меннонитская молодежь под руководством германских унтер-офицеров обучалась военному делу. Из числа меннонитов были созданы вооруженные ударные группы, проводившие кровавую расправу с беднотой. Позднее меннониты в армии Врангеля сформировали свой полк. На Дальнем Востоке большое число старообрядцев служило в бандах барона Унгерна. Томские адвентисты в 1918 г. вступили в колчаковскую контрреволюционную армию. Иннокентьевцы в целях поощрения военной службы в белогвардейской Добровольческой армии распространяли листовки, где фигурировали два умирающих воина — красноармеец и белогвардеец. Красноармеец окружен пляшущими чертями, а изо рта его выползает змея. Белогвардеец же охраняется (Стоящими у его изголовья ангелами-утешителями, уготовляющими ему путь в рай.
В годы гражданской войны контрреволюционная политическая деятельность и пропаганда религиозной идеологии и морали, особенно христианских заповедей «о непротивлении злу», «не убий» и т. п., наносили ущерб обороноспособности страны. Сектанты вели среди красноармейцев агитацию, что владеть оружием и изучать военное дело противно богу и нравственности. Отказы от службы в Красной Армии по религиозным мотивам увеличились. Например, в одной только Киевской губернии в 1923 г. было подано 1000 заявлений об отказе от военной службы по религиозным мотивам[35].
Обычно злоупотребления религиозно-нравственными мотивами при уклонении от военной службы легко разоблачались народными судами, куда допризывники подавали заявления об освобождении их от воинской обязанности. Например, на суде по делу домогавшегося освобождения от службы в Красной Армии жители деревни Сумено, Славковского района, Псковской губернии, Василия Воробьева экспертиза установила, что Воробьев вступил перед призывом в секту евангельских христиан ради личной выгоды и из-за трусости перед военной службой. Рядовой Шпигарь, отказавшийся от оружия по религиозным убеждениям, как выяснилось судом, даже не состоял ни в какой религиозной общине[36]. Ижевский областной суд, разбирая дело А. Медякова, подавшего заявление об освобождении от военной службы, выяснил, что Медяков не знает даже структуры своей евангельской сектантской общины, не имеет представления о «священном писании»[37].
Контрреволюция потерпела поражение в гражданской войне. Трудящиеся, в том числе и верующие, поддерживали, защищали Советскую власть как свою власть. Под влиянием этого церковникам и сектантским вожакам пришлось занять (во многих случаях только на словах) лояльную позицию. Чтобы урегулировать отношения с Советской властью, приспособиться к советским условиям жизни и не растерять своего влияния на верующих, они стали признавать допустимость насилия в решении вопросов, связанных с революцией и войной по защите социалистического Отечества, пересматривать вопрос об отношении нерующих к военной защите Советского государства. Например, часть православного духовенства во главе с руководителем и идеологом так называемой «обновленческой церкви» митрополитом А. Введенским выступила в двадцатых годах с проповедью «христианского социализма», объявила проповедуемое толстовцами и представителями ряда других сект «непротивление злу насилием» антихристианской теорией. На одном из диспутов с А. Луначарским
