Но затем она посмотрела на меня. В ее глазах плескался огонь, жар, ненависть. Я хотел схватить это пламя, хотел заставить ее презирать меня с еще более рьяной яростью. Я знал, как довести ее до этого, завлечь во мрак и развратить так, что она не узнает сама себя. И я сделаю это. Вопрос теперь был не в «если», а только «когда». Все двигалось своим чередом и было мне не подвластно. Она была моим Приобретением.
Поерзав на сиденье, я захотел, чтобы она скорее пришла ко мне. Чем быстрее высохнут чернила на нашей сделке, тем быстрее я смогу начать ее обучение. Парадная дверь поместья Руссо отворилась, бросив желтый свет на широкую извилистую лестницу. Ее маленькая фигурка сдвинулась на пару ступенек вниз, и Стелла целенаправленно прошла к моей машине. Темнота скрывала ее лицо, но мне было достаточно движений ее тела. Она закалила себя для этого, одела в броню каждую фибру своего естества. Я разорву эту броню кусок за куском, пока она не останется голой и будет умолять о большем.
Мой водитель, Люк, вышел из машины и открыл для нее заднюю дверь. Девушка скользнула на место рядом со мной, хоть и подумала о том, чтобы оставаться подальше. На ней все еще была светло-синяя блузка и черная юбка. Пальто исчезло, и на ногах были надеты какие-то неподходящие балетки. Я нахмурился.
— Я так и знала, что вы будете поджидать здесь, словно паук.
Я улыбнулся ей. Она пожалеет об этих словах.
— Что я могу сделать для тебя, Стелла?
— Какова была сделка?
Я потянулся к карману своего пальто, и она, подпрыгнув, вжалась спиной в дверь машины. От ее страха мой член ожил, раздражая меня. Цель была не в том, чтобы трахнуть ее. Ее нужно было осквернить. Разрушить. Сделать частью отвратительного зверинца.
— Как я и говорил прежде, Стелла, сделка проста. — Я вытащил документ из кармана и передал ей.
Стелла посмотрела на него, словно это была чрезвычайно ядовитая змея, но протянула руку и взяла документ.
— Люк, — по моей команде водитель включил в салоне свет.
Стелла повертела документ в руке и уставилась на большую восковую печать в форме «V», скрытую под классическим рисунком виноградной лозы, которая украшала герб и поместье Вайнмонтов.
— Что это?
— Контракт.
Ее взгляд метнулся вверх. Под глазами были темные круги, а кожа казалась почти прозрачной на свету. Стелла была истощена, или, по крайней мере, она так выглядела. Это будет ничто по сравнению с последующими месяцами.
Она изучала мою маску. Не найдя никакой подсказки, она разорвала печать и развернула контракт. Прочитала изложенные на первых страницах стороны контракта, даты, срок и остальные скучные детали.
— Один год? — обратилась она больше к себе и перелистнула контракт на вторую страницу.
Ее глаза становились шире с каждой прочитанной строчкой, пока выражение полнейшего ужаса на накрыло всю ее. Это было прекрасно. Листы начали дрожать в ее руках. Стелла закончила читать страницу и перевернула далее. Последняя страница была предназначена только для ее подписи.
Это казалось невозможным, но она вжалась еще дальше, пытаясь срастись с кожаным сидением и рамой двери.
— Вы не можете сделать этого, — в ее глазах стояли слезы страха.
— Я ничего не делаю. Я просто озвучил тебе свои условия. Ты можешь согласиться на них или нет. Решать тебе.
— Что случится, если я не соглашусь?
— Это детский вопрос, Стелла. Но, что хуже, ты уже знаешь ответ.
Ее подбородок задрожал, а из зеленых глаз покатились слезы.
— Вы отправите моего отца в тюрьму.
— Нет, я прослежу, чтобы твой отец умер в тюрьме.
Воздух так быстро вырвался из ее легких, будто я ударил ее в живот. И, отчасти, я это и сделал.
Она взяла себя в руки, хоть ее голос и не был громче шепота.
— Но если я соглашусь…
— Тогда ты будешь принадлежать мне в течение года. Я буду делать с тобой то, что я хочу и когда я этого хочу. Ты будешь жить в моем поместье Вайнмонтов. Делать то, что тебе сказано. Обслуживать меня и всех, кого я тебе скажу. Я буду владеть тобой, твоим телом и душой.
Через дрожь она едва заметно подняла подбородок.
— Никто не сможет завладеть моей душой.
Я уже владею.
— Так что ты решила, Стелла? У предложения ограниченный срок действия. Приговор твоему отцу будет вынесен завтра ровно в восемь часов утра. А сейчас, — я демонстративно проверил время, — пятнадцать минут одиннадцатого вечера. Тик-так.
