Игнатий Присядкин в детстве несколько лет жил в детдоме, после окончания Литинститута быстро женился и столь же быстро развелся, так что большую часть жизни провел неустроенным бобылем. Оба его нынешних домашних деспота все ж таки были его семьей. Он это ценил. Тем более что под конец жизни его слабые мозги нуждались в постоянном контроле и подстраховке. Да и карьерным ростом он был всецело обязан Валькиной звериной интуиции и умению в кратчайшие сроки развернуть на голом месте развесистый многоходовый пиар. Название его должности звучало шикарно: «советник президента». На самом деле с президентом ему доводилось встречаться не чаще двух раз в год. Видимо, президент советовался с какими-то другими советниками, или же вообще ни с кем не советовался. Редкие встречи носили весьма формальный характер. Это сильно обескуражило Присядкиных. Они рассчитывали совсем на другие отношения. И готовились к другим отношениям. Например, сразу после указа о назначении они взяли себе щенка — сучку породы лабрадор — точно такую, какую показывали по телевизору рядом с президентом. Да еще так вышло удачно, что это был отпрыск другой известной московской сучки — лабрадорши, жившей в доме немецкого посла. Одним махом можно было неформально сдружиться и с послом Германии (позже читатель поймет, почему именно Германия так притягивала внимание Присядкиных), и, возможно, с самим президентом. Аж дух захватывало. Увы, надеждам не суждено было сбыться: посол вскоре был отозван на родину, а добраться до президента оказалось сложнее, чем взойти на Эверест. Собака, которую немцы неизвестно с какого перепугу назвали легким балетным именем Жизель (из-за породистости переименовать ее не представлялось возможным), оказалась препротивным жирным существом, у которого из носу почему-то все время текли сопли. Более того, она оказалась единственной на весь пятиподъездный дом сучкой, и в периоды естественных недомоганий, проще говоря во время течки, за ней бегали все местные кобели. Даже те, что были у хозяев на поводках, завидев Жизель, выкручивали своим владельцам руки, вырывались и устремлялись к суке. Кроме того, аккуратистку Валентину раздражало, что собака тащила в квартиру на лапах всякую грязь. Все это, конечно, было неприятно, сучка причиняла массу неудобств, и со временем Присядкины начали ее дружно ненавидеть. Тем более, что пользы она никакой своим хозяевам, вопреки прогнозам, так и не принесла. Поначалу Валентина совершила большую тактическую ошибку. Первое время она пребывала в полнейшей эйфории от поздравлений, приглашений, расспросов. Но вскоре обнаружила, что ей просто нечего рассказать людям о президенте и его намерениях, так как президент категорически не желал встречаться со своим советником. Это ее угнетало. Поэтому когда, наконец, первая встреча состоялась, Валентина пришла в такое возбуждение, что обзвонила телеканалы и редакции газет и организовала целую пресс-конференцию, на которой Игнатий битый час, надувая щеки, пересказывал 15-минутную беседу с руководителем государства. Наутро ей позвонил предшественник нынешнего главы администрации Мишина, одиозный бородач Болотин (Кузьма Кузьмич тогда был его замом) и вправил мозги. Он ей объяснил, что если назначенный за пять месяцев до этого советником человек с такой помпой освещает в прессе свою рабочую беседу с президентом, значит одно из двух: либо президент именно с Присядкиным никогда не встречается, либо президент за полгода вообще не встретился ни с кем. «Первое пусть будет на вашей совести, Валентина Анатольевна, а вот второго эффекта мы точно не хотим».
Дома Игнатий застал такую картину. Валентина мило щебетала по телефону с нужным человеком — немецкой консульшей («Розочка, дорогая, какая же ты умница, как здорово ты придумала»), время от времени отодвигая трубку в сторону и делая выразительные гримасы, из которых следовало, что от «дорогой Розочки» ее уже тошнит. А дочь-подросток, по-мужицки развалясь в кресле, пожирала гигантский бутерброд с ветчиной, одновременно со скучающим видом перелистывая страницы толстенной «Всемирной истории отравлений».
