В новостях о последствиях цунами, обрушившегося в марте 2011 года на Японию, описывалось, как покупатели в магазинах безропотно возвращают товар на полки и берут только самое необходимое, чтобы и другим досталось. Где-то терпеливо выстаивали длиннющие очереди к единственному работающему телефону-автомату, кто-то пускал к себе домой тех, кто лишился крова. Проявлявшийся повсюду дух единения коренился в традиционных японских ценностях. Он не только помогал удовлетворить базовые материальные потребности, но и, согласно имеющимся данным, укреплял связи между людьми, а это явление положительно само по себе, поскольку повышает жизнестойкость и способствует кооперации[262].
Хотя в мировом масштабе катастрофы не редкость, в обыденной жизни множество малых дел становятся актами доброты, бескорыстия, мужества и меняют жизнь окружающих к лучшему. В любой борьбе с невзгодами — будь то обычные неурядицы или серьезная беда — и в любом взаимодействии с окружающими в тяжелые времена крайне важно сохранять порядочность и честность. Уже немало написано о недавнем поветрии среди американских звезд и политиков демонстрировать пренебрежение к таким социальным добродетелям, как честность, доброта и порядочность. Эпатаж приводит публику в восторг, и в результате попирать ценности начинают уже не единицы, а многие[263].
Когда у властей предержащих в почете себялюбие и показная грубость, это сказывается на всем социуме. Когда непорядочность становится нормой на государственном уровне, рушится такая важная составляющая здорового общества, как общественное доверие. Именно доверие позволяет нам договариваться друг с другом, несмотря на все наши глубочайшие различия, и если оно пропадет, только эти различия у нас и останутся. Как мы уже знаем из проведенного в лаборатории Монтегю исследования, посвященного изменению норм (см. главу 4), принципы порядочности и честности способны меняться без нашего ведома и сознательного вмешательства.
Никто из нас не эталон нравственности, но масштаб бесстыдства и бесчестности наших лидеров предвещает беспорядки и обострение конфликтов. Нормы смещаются от добродетели к алчности и черствости. Однако немало и тех, кто не поддается этой тенденции, среди них люди самого разного возраста, и их мужеством нельзя не восхищаться[264].
Я наблюдаю летний рассвет над горами, что высятся над проливом Королевы Шарлотты в Британской Колумбии. В новостях по-прежнему показывают задержанные на мексиканско-американской границе гондурасские семьи, ищущие убежища в Штатах. Родителей разлучают друг с другом, детей отвозят в приемник, разделенный металлическими перегородками на некое подобие вольеров, самых маленьких помещают в приют. Так выглядит в действии «политика нулевой терпимости» к нарушению государственной границы. Никто не знает, сколько им придется провести в этих приемниках и предпринимается ли что-то для возвращения младенцев матерям. Кого-то из подростков маринуют в «вольерах» уже месяц, и родители опасаются, что их депортируют без детей. Репортеров на территорию приемника до сих пор не пускают. По утверждению генерального прокурора, подобная жестокость — необходимая составляющая политики, призванной удержать беженцев от попыток пробраться в Штаты[265].
Внутри словно что-то сжимается. Такое узнаваемое чувство. Нужно чем-то помочь, но чем тут поможешь? В который раз меня терзает совесть.
Идеология и извечное стремление подвести идеологическую базу под любую безнравственность — вот чего я больше всего боюсь в социальной сфере. Чрезмерной уверенности в собственной нравственной правоте опасался еще Сократ, и меня она тоже пугает. Я обращаюсь мыслями к Александру Исаевичу Солженицыну (1918–2008), блестящему историку и писателю, осужденному за критику в адрес Сталина и сталинского режима на 11 лет гулаговской каторги:
Идеология! — это она дает искомое оправдание злодейству и нужную долгую твердость злодею. Та общественная теория, которая помогает ему перед собой и перед другими обелять свои поступки и слышать не укоры, не проклятья, а хвалы и почет. Так инквизиторы укрепляли себя христианством, завоеватели — возвеличением родины, колонизаторы — цивилизацией, нацисты — расой, якобинцы и большевики — равенством, братством, счастьем будущих поколений. <…> А без злодеев — Архипелага бы не было
