Совесть. Происхождение нравственной интуиции - страница 82

Насколько известно историкам, первый сборник писаных законов был создан Ур-Намму — царем города-государства Ур (2050 г. до н. э.) в Междуречье. Более знаменитый свод законов Хаммурапи приблизительно датируется серединой предположительного срока правления этого вавилонского царя (1792–1750 гг. до н. э.). К тому времени на Ближнем Востоке уже около восьми тысячелетий приручали и одомашнивали животных и выращивали зерновые. Там сложились крупные стабильные сообщества, в которых очень многие стороны социальной жизни изменились по сравнению с каменным веком. Появились такие институты, как царская власть, рабовладение, частная собственность. Указы Хаммурапи регламентируют заключение контрактов, наказание разной степени суровости за разные преступления и провинности, процедуры наследования и развода, военную службу; в них сказано, кто должен нести ответственность в случае разрушения дома и какую плату брать за те или иные товары и услуги (например, погонщикам волов и хирургам).

При этом важно, что большую часть существования на планете Homo sapiens мы жили малыми сообществами, кочевавшими с места на место за дичью и вынужденными приспосабливаться к климатическим условиям. В обычаях наших предков были отражены самые базовые черты социальной жизни — примерно так же, как у эскимосов, индейцев хайда и команчей до самого недавнего времени. Поразмыслив над этим, мы осознаем, что нейробиологическая платформа, на которой строится наша забота о родных и друзьях, и комплекс обычаев, которые формируются на этой базе, позволяя справляться со множеством требований природной и социальной среды, великолепно друг с другом стыкуются. И вот на этом стыке нам и следует осмысливать нравственные нормы — не как оторванные от нашей природы или навязанные ей, а как практические решения общих проблем.

Когда мы смотрим на нынешние законы, управляющие такими сложными институтами, как конгресс или система уголовного правосудия, стык между нейробиологической платформой и культурными нормами настолько неочевиден, что догадаться о его существовании трудно. Поэтому мы можем невольно воспринимать эти законы как отражение «подлинной» или по крайней мере «высшей» морали и как олицетворение лучшего, что представляет собой нравственность. Мы можем даже убедить себя, что наша высокоразвитая культура сумела отыскать «устойчивые нравственные истины», не зависящие от нашей биологической природы. Однако в действительности эти законы, скорее всего, представляют собой результат более продолжительного решения проблем в иных условиях внешней среды, свойственных индустриальной и постиндустриальной эпохам.

И все-таки разве нет у нас особого ощущения «долженствования», сопровождающего только нравственный выбор, а не просто обыденные решения?[240] Голос совести, как мы его называем. Разве нельзя на основании одного этого ощущения заявить с уверенностью, что, в отличие от социальных норм, нравственность строится на ином фундаменте? Как мы убедились, обсуждая систему вознаграждения, ощущение «долженствования» (положительная валентность) или «не долженствования» (отрицательная валентность), как правило, сопутствует социальным привычкам, возникающим в процессе научения с подкреплением или подражания, в котором тоже участвуют элементы системы вознаграждения. Такие чувства могут быть очень сильными и настойчивыми, а могут проявляться как едва заметный зуд.

Насколько сильны эти чувства, зависит от усвоенных нами поведенческих навыков, от последствий предполагаемого действия в сравнении с другим и от того, насколько задействованы наши эмоции. Еще оно зависит от того, насколько неодобрительно, по нашим собственным прогнозам, встретят наше решение окружающие. Но я скептически отношусь к идее, что для нравственного долженствования существует отдельная, специализированная нейронная сеть.