Вино оказалось очень даже неплохим. Не превосходным, конечно, однако вполне недурственным. Грэшем выпил два бокала. «Единственный вдохновитель сонетов» довольно быстро привык к тому, что незваные гости обернулись его сотрапезниками. Актеры, подумал Грэшем, живут по одним им ведомым правилам. Они люди не от мира сего, если не сказать — изгои. Сами творят свои собственные правила. Шекспир выразил желание выйти в соседнюю комнату. Манион приблизился к двери, дабы убедиться, что хозяин не вздумал воспользоваться для бегства потайным ходом, однако тот вскоре вернулся с четырьмя изящными бокалами — видимо, венецианского стекла. В лапище Маниона такой бокал казался чем-то вроде хрупкого младенца в руках дьявола. «Остается лишь надеяться, что он не раздавит его, — подумал Грэшем. — Дай Шекспир пусть крепко держит свой, а то, не дай Бог, уронит, когда я скажу ему, что мне все известно…»
Существуют мгновения, когда на глазах у людей творится сама история — выигрывает великое сражение полководец, венчает себя королевским венцом монарх. А есть и иные секунды, возникающие неожиданно в ходе беседы, ничем не отличимые от обыденного хода событий, однако они подчас меняют жизни, судьбы, а то и целый мир. Мгновения, которые открывают истину или прячут ее еще глубже, мгновения, составляющие новую версию истории человечества. Мгновения, которые возникают вопреки ожиданиям, когда случайно попадает на глаза страница, вернее, листок, затерявшийся в ворохе других бумаг. Причем попадает на глаза в определенный момент определенному человеку, слишком быстро выпившему два бокала вина.
Грэшем не стал торопить Шекспира. Пусть себе ест, ему еще понадобятся силы, чтобы достойно воспринять то, что он скоро услышит. Сэр Генри терпеливо дождался, когда создатель превосходных стихов закончит рассказывать Джейн о своем замысле — новом цикле сонетов. То, что произойдет через считанные минуты, станет величайшим откровением. В его руках окажутся судьбы королей и королев! Он станет обладателем секретов, от которых содрогнется мир, разгласи он их! Почему же он, будучи в обществе этого ничтожного человека, чувствует, что здесь сейчас произойдет нечто необъяснимо важное? Сэр Генри резко тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от наваждения. Должно быть, он выпил больше, чем следовало. Тем временем актер потянулся за бокалом. Возникла пауза, которой сэр Генри не преминул воспользоваться:
— Все эти пьесы написали не вы, мастер Шекспир, верно? Вы написали только стихи. Ваши пьесы, благодаря которым вы прославились, написали не вы, я правильно говорю?
Шекспир посмотрел на Грэшема с таким ужасом, что сэр Генри испугался, как бы с хозяином комнаты чего не случилось. Вдруг его желудок извергнет только что съеденную пищу? Или все-таки сначала он что-нибудь скажет?
— Откуда?.. Неужто вы дьявол во плоти? — только и сумел вымолвить Шекспир. Значит, это правда, сделал для себя вывод Грэшем. В противном случае он принялся бы все горячо отрицать.
— Нет, насколько мне известно, не дьявол, — улыбнулся сэр Генри. — Но я умею наблюдать и умею слушать. Рукописи пьес похищены, они предположительно написаны рукой автора. В коридорах власти царит настоящая паника. После «порохового заговора» паписты затаились и не осмеливаются поднять головы. Зато появилась новая сила. Пуритане. У них есть своя Библия. Они восстают против развратника короля и его придворных. Но больше всего на свете пуритане ненавидят театр! Они называют его храмом Сатаны, актеров — отродьем Люциферовым!
— И что же? — гневно возразил Шекспир. — Мы и так долгие годы терпели нападки. И не только от них. Нас всячески поносили те, кто сам использовал нас как презренных потаскух! И что из этого? — Было в его словах некое бахвальство. Или это настоящее, неподдельное мужество? Сэр Генри невольно проникся симпатией к своему старому врагу. Интересно, сумел бы он встать на его сторону — даже вопреки всем доводам разума? Наверное, сумел бы, при условии, конечно, что прежде пропустил бы целую бутылку вина. Отогнав эту мысль, Грэшем впился взглядом в Шекспира.
