Няня привела на пристань детей, Уолтера и Анну, чтобы те тоже встретили родителей. Они скромно стояли за спинами других, и даже Джейн, обычно чуткая к подобного рода вещам, ничего не заметила, когда женщины повели ее в дом. Боже, что могли подумать дети, увидев забрызганных кровью родителей? Хочется верить, что сын и дочь пока еще слишком малы, чтобы осознать: все в этом мире, в том числе их мать и отец — увы! — смертны! Ну почему сейчас здесь нет их матери — она бы наверняка успокоила детей, разогнала бы их страхи. Женщины — мастерицы на такие вещи. Что до мужчин, то те умеют лишь махать кулаками.
Его сын и крошка-дочь стояли возле няни, держа ее за руки. Оба широко открытыми глазами смотрели на Грэшема.
— Итак, — произнес сэр Генри, встретившись с ними взглядом. Другие слуги отступили, давая ему возможность поговорить с детьми. — Дело в том, что какие-то нехорошие люди… — Он скорее ощутил кожей, нежели увидел, как Манион весь напрягся, сдерживая приступ смеха. — Так вот, какие-то нехорошие люди… почему-то решили проявить неучтивость по отношению ко мне и вашей маме.
Похоже, Манион вот-вот лопнет со смеху, или это ему только кажется?
— Но затем нашлись хорошие люди…
Нет, если он сейчас не остановится, то Манион умрет от смеха.
— Ладно, к черту! — подвел итог сэр Генри, обращаясь к детям. — Какие-то мерзавцы пытались отправить меня и вашу маму на тот свет. Но мы проучили этих подонков. Победа за нами.
Слуги тотчас разразились одобрительными возгласами.
— Меня слегка ранило, но ничего страшного.
Дети смотрели на Грэшема восторженным взглядом, словно тот являл собой восьмое чудо света.
— Сказать по правде, я ужасно устал и не отказался бы, если бы вы проводили меня в дом и помогли добраться до теплой постели.
Дети тотчас кинулись к нему.
— Хорошо, папа, — произнес Уолтер. — Мы знали, что тебе захочется выругаться.
— Тебе и вправду не больно? — тоненьким голоском спросила Анна.
— Конечно, малышка, — произнес Грэшем и, подняв на руки, прижал к ее себе. — Ничего страшного, — указал он на грудь. — Подумаешь, царапина. С тобой такое тоже не раз случалось, когда ты падала и сбивала коленки. Подозреваю, тебе было даже похуже, чем мне.
Стараясь не скривиться от боли, сэр Генри поставил дочь на землю.
Уолтер что есть сил толкал руку отца вверх, и Грэшем едва не потерял равновесие. Анне было довольно того, что она легонько держала Грэшема за руку и старалась идти с ним в ногу, лишь бы только ему не было больно. Она не стала убирать руку из огромной ладони Маниона, шагавшего по другую сторону. Надо сказать, что силач и забияка держал ее крошечную детскую ручонку в своей лапище с удивительной для него нежностью.
— Боже праведный! — воскликнул Грэшем, когда они вместе едва не свалились с ног от усталости за первой же дверью, к которой их подвели дети. — Хочется одного — поскорее на боковую!
— Ну уж нет! — твердо возразил Манион. — По крайней мере, не раньше, чем мы приведем себя в порядок, а вам перевяжут рану.
В конце концов, не затем ли существуют слуги, чтобы холить и лелеять своих хозяев?
Сорвать маску лжи и вывести истину на свет.
Уильям Шекспир. «Похищение Лукреции»
Дом на Стрэнде
Лондон
Джейн охватила нервная дрожь. Такое случалось с ней каждый раз, когда не нужно было справляться с неприятностями самой и, как говорится, сохранять хорошую мину при плохой игре.
Джейн попыталась отвлечься с помощью вышивания. Боже, как она ненавидела это занятие! Однако странное чувство, похожее на чувство долга, побудило ее взять в руки пяльцы и заставить себя поверить, что рукоделие — самое достойное дело для замужней дамы. Джейн принялась энергично протыкать иголкой тонкую канву; ее движения со стороны напоминали работу безумного лекаря, штопающего открытую рану. Иголка то и дело норовила попасть не туда, куда нужно, и леди Джейн негромко поругивала своевольную иглу. В это утро и без того обычно скромные результаты ее трудов грозили оказаться из рук вон скверными.
Грэшем молча наблюдал за супругой. Как это все-таки странно: имея примерно те же, а чаще меньшие размеры по сравнению с телом мужчины, женское тело способно на гораздо большее. Стройное тело жены, которое лишь на дюйм короче его собственного, снабженное для жизни почти теми же самыми органами, коими обладает и он, смогло дать жизнь двум юным существам, стать им на девять месяцев надежным хранилищем и пристанищем, подарить жизнь, а затем и вскормить. Если столь значительная часть женского организма отдана для деторождения, рассуждал про себя Грэшем, что же тогда можно сказать о разуме женщины? Остается ли ребенок в ее сознании тем же, чем являлся в ее теле во время беременности? Будет ли ее любовь к нему продолжаться и дальше — или же потихоньку увянет, сойдет на нет, поскольку ее место займет любовь к детям? Мужчины — страшные себялюбцы, подумал сэр Генри. Да, они любят себя так сильно, что подчас не замечают того мгновения, когда в других любовь уже умерла.
