— Ты, жирный, безмозглый идиот! — Такого Шекспира им еще не доводилось видеть. Выпрямившись во весь рост, он смотрел в глаза Маниону, готовый лопнуть от злости. Впервые в жизни Грэшем видел человека, которого в буквальном смысле слова трясло от гнева. — Я шел на встречу с твоим хозяином!
Даже Манион, и тот притих, видя, как разгневан человек в дурацком женском наряде. «Да, интересная фигура Уильям наш Шекспир», — подумал Грэшем. Судя по всему, драматург сдерживался всю дорогу от театра до дома на Стрэнде, однако стоило ему переступить порог, как он тотчас выплеснул все, что накопилось в его душе. Такое впечатление, будто этот человек запасает чувства, как иные запасаются на зиму провизией, чтобы потом по мере надобности извлекать ее из кладовой.
— Все кончено! — воскликнул Шекспир, поворачиваясь к Грэшему.
Его гнев явно пошел на убыль — как камень, сорвавшись с обрыва, сначала катится на полной скорости, но стоит ему достичь ровной поверхности, и он замедляет ход, останавливаясь.
— Что кончено? — не понял его Грэшем, чувствуя, как в нем самом начинает закипать гнев. Будь этот чертов лицедей либо великим артистом, либо великим мошенником — одно из двух, — сколько жизней удалось бы спасти, сколько человеческих страданий предотвратить! Так нет же. Он одновременно и великий артист, и мошенник, что только усложняет дело.
— Марло. Ваш друг Марло.
Грэшем скорее почувствовал, нежели увидел, как Джейн вся сжалась, как при упоминании этого имени ее буквально передернуло от омерзения.
— Он пришел к Бербеджу, Хеммингу и Конделу. Глупец, и я еще считал этих подлецов друзьями! Стоило им услышать звон монет, стоило им увидеть рукописи, как они предали меня…
По щекам драматурга катились слезы — нет, не жалости к самому себе. Слезы бессилия и гнева. Грэшем предложил ему сесть, Манион побежал за вином. Шекспир посмотрел на предложенный стул, сел и тотчас весь поник, словно проткнутый пузырь, из которого вышел воздух.
— Как они могли вас предать? — негромко спросил Грэшем.
— Они сказали ему, где я храню рукописи. Оригинальные рукописи. Те, что написаны рукой короля, Эндрюса, Бэкона, Оксфорда, Дерби, Рутленда, Рейли, — при перечислении имен у Грэшема зажглись глаза, — графини Пембрукской — да что там, всей этой компании! — и, конечно, Кристофера Марло. Все трое знали об их существовании. Знали с самого начала. Более того, это они уговорили меня принять участие в обмане…
— А было ли им известно, что большинство рукописей претерпели значительные изменения, причем в лучшую сторону, после того как вы приложили к ним руку? Было ли им известно, что хотя идеи вы черпали у других, гениальными эти пьесы становились лишь благодаря вам, мастер Шекспир? Было ли им известно, что любая их этих пьес давно бы сошла с подмостков и о ней забыли бы уже на следующий день, не вложи вы в нее всю свою душу?
В голосе Грэшема звенела сталь.
Вернулся Манион с кувшином вина и налил Шекспиру. Тот принял кубок, однако не сделал даже и глотка. На глаза его навернулись слезы и в следующий миг, прочерчивая по пыльным щекам две светлые полосы, устремились вниз.
— Они знали… и были готовы меня предать. Мои друзья, друзья всей моей жизни! Они заключили с ним сделку. Марло получит все до единой рукописи. Бербедж, Хемминг и Кондел — круглую сумму каждый. Будет дан спектакль, грандиозный спектакль. И тут появится Марло. Надеюсь, вам понятно, что именно об этом он и мечтал. Это был бы самый драматичный момент всей его жизни. Кристофер Марло, великий Кристофер Марло, крестный отец английского театра, мастер белого стиха… жив! Вот он, во плоти, стоит на сцене! Ибо его главного врага — Сесила — в живых уже больше нет.
В это мгновение в голову Грэшема пришла леденящая душу мысль, вернее, пронеслась сквозь его сознание, как сани, которые летят со снежной горы — беззвучно, но стремительно.
— И после того как он появится на сцене, словно чертик из шкатулки, зрители ахнут и откроют от изумления рты, — продолжил он за Шекспира, — Марло сделает заявление. Дескать, пока поклонники его таланта считали его мертвым, он был мертв для них лишь на бумаге. На самом деле он продолжал творить вплоть до этого самого дня. Известны ли им пьесы Шекспира? Неужели они и впрямь столь доверчивы, что считают, будто их мог написать неотесанный деревенский парень, не получивший образования? Конечно же, нет! Это он, Кристофер Марло, находясь в ссылке, лишь прикрывался именем Шекспира — точно так же как другие благородные умы тысячу лет назад прикрывались именем Теренция.
