— А вы, сэр Фрэнсис? Ваш ум был не в состоянии противиться искушению, тем более что посмотреть представление пришли бы три тысячи душ?
— Ха! Какая власть открывалась тогда! Это случилось вскоре после так называемой первой «смерти» Марло. Если не ошибаюсь, «Ричард Третий» — первая пьеса, написанная им с того света. Закрытое представление, после которого мы угощали актеров. Я разговорился с одним из них. Его звали Уильям Шекспир. Вино текло рекой. Подозреваю, мы оба выпили лишнего. Кажется, я спросил, как он смотрит на то, если человек моего положения испробует руку в сочинительстве. А может, это он предложил сделать так, что за соответствующее вознаграждение — весьма приличное, кстати говоря, — я смогу увидеть свое детище на сцене. Скажу честно, не помню, как все было. В любом случае это не столь важно. Так возникла наша группа — я, Рутленд, Оксфорд, Дерби. А уж как мы повеселились!
На лице Бэкона возникло озорное, мальчишеское выражение.
— Насколько понимаю, это были незабываемые деньки, — заметил Грэшем, вспомнив безумные девяностые, когда было возможно буквально все.
— О, еще как! Каждый из нас считал себя достойным чести стать главным министром королевы, И все мы как один были заговорщиками, поклявшимися хранить молчание, если вдруг политические амбиции любого из нас будут поставлены под угрозу театральными экзерсисами. И все же смею полагать, в глубине души мы все как один жаждали того момента, когда сможем наконец-то честно признаться в своем авторстве, когда появится возможность купаться в лучах славы, не опасаясь, подобно зеленым юнцам, что на нас ляжет черное пятно.
— Это Сесил вам все испортил? — высказал предположение Грэшем.
— Как вы угадали? — удивился Бэкон. — Солсбери узнал о существовании нашей группы, как мы сами выяснили всю правду о Марло. И тут же без особой огласки, но с завидным упорством принялся нас шантажировать.
— Это как же? — спросил заинтригованный Грэшем. — Он ведь не нуждался в деньгах. И хотя те, кого вы упомянули, были наделены и богатством, и властью, однако в то время вряд ли принадлежали к самым влиятельным персонам.
— Нет, конечно, но мы были на виду. А Сесил любил держать под контролем любого, кто был хотя бы как-то известен или же мог приобрести вес в обществе.
Верно, согласился про себя Грэшем. Он по собственному опыту знал, что такое — ежечасно ощущать на себе железную хватку Сесила.
— Но дело не только в этом, позволю заметить, — подал голос Эндрюс. — Я был в числе самых первых рекрутов, правда, приложил руку только к одной пьесе, пока благоразумие не подсказало мне оставить эти игры. Скажу честно, я поддался искушению вторично, но уже в более зрелом возрасте. В последние три-четыре года прошлого века лорд Солсбери взялся возводить фундамент своей истинной власти. Наследника у Елизаветы, как вы сами знаете, не было. Если бы новым монархом стал шотландский король, или выдвиженец из рядов нашей знати, или же кто-то, приглашенный из Испании или Франции, — все это таило в себе угрозу смуты и едва ли не гражданской войны. И Сесил принялся давить на членов нашего кружка, заставляя нас сочинять пьесы, в которых бы превозносилась абсолютная власть короля.
— Что, в свою очередь, привело к новым проблемам, — заметил Бэкон. — «Генрих Четвертый» задумывался как панегирик торжеству монархии над неуправляемой вольницей. Увы, немытое большинство предпочло королю пьяницу Фальстафа! Сесил рвал и метал от гнева!
Грэшем на минуту задумался.
— Мне понятно, почему вы, милорд епископ, человек умный и проницательный, наделенный недюжинным писательским даром и потребностью обращаться со словом к аудитории — как вы делаете это на ваших проповедях, — мне, говорю я, понятно, что именно соблазнило вас заняться подобного рода экспериментами. Но что, скажите на милость, подтолкнуло к этому короля Англии?
За епископа ответил Бэкон:
— Понимаете ли, король мнит себя писателем и философом, и ему неприятна сама мысль о том, что он наделен более чем скромными дарованиями. Да еще Роберт Карр предложил Якову испробовать силы на писательском поприще — еще до того, как им обоим стало известно об услугах, кои с удовольствием оказывает другим Шекспир. Стоило Эндрюсу узнать об этом, как он тотчас впал в панику — в той мере, в какой милорду епископу известно значение этого слова. Он уговорил короля не печатать пьесу под собственным именем, зато рассказал про услужливого Шекспира.
