Посетитель чуть-чуть улыбнулся, когда Коллинз извлёк из стеклянного глаза три микрофильма. Микрофильмы были намотаны на маленькие катушечки. Коллинз подошёл к окну и развернул перед собой одну из принесённых плёнок. Его рот дёрнулся.
— Слабо…
Посетитель быстро пояснил:
— Одна из плёнок оказалась перепроявленной. Я только положил плёнку в проявитель, как вдруг ко мне пришли…
Коллинз просматривал вторую, более чуткую плёнку.
— Кто пришёл? — спросил он рассеянно.
Посетитель замолчал в замешательстве.
— Зашли… зашли эти, из организации «Народная солидарность»… Я, видите ли, состою в этой организации.
Коллинз свернул плёнки.
— Да, — сказал он, кивнув головой, — это замечательно, что вы состоите в этой организации. Есть ещё что-нибудь новое?
Толстяк встал с дивана.
— Я получил путёвку на курорт, на берег Чёрного моря. За хорошую работу.
— Ого! — насторожился Коллинз. — И у вас на руках эта путёвка?
Посетитель достал из старенького бумажника путёвку и положил её на стол.
— Это нужно взять на заметку, — сказал Коллинз. — Да, распишитесь.
Он достал из бокового кармана тоненькую пачку денег, отсчитал пять раз по пятьдесят марок и пододвинул своему посетителю.
— Пересчитайте!
Толстяк педантично вывел свою подпись. Коллинз переписал в записную книжку данные путёвки.
— Там должно быть точно, — сказал он вполголоса. — Вы пересчитали?
— Двести пятьдесят марок, — слегка разочарованно откликнулся посетитель.
Толстяк отдал расписку Коллинзу и спрятал полученные деньги в какое-то тайное отделение бумажника. Тем временем Коллинз медленно выводил на бланке расписки цифры, одну за другой, справа налево. Вначале он нарисовал ноль, затем второй, потом в задумчивости вывел чёткую пятёрку.
* * *
Час спустя на том самом столе, на котором только что произошёл обмен стеклянными глазами, Хансен устанавливал метровую деревянную фигуру апостола. Коллинз вошёл в салон и, прищурив глаза, окинул фигуру апостола взглядом знатока. От старости и дыма благовоний, многие годы воскуряемых у её подножия, дерево статуи пожелтело. Даже на несведущего человека фигура производила впечатление своей изысканной простотой, какой-то особенной резкостью черт лица, за которыми угадывалась рука большого мастера.
— Стоит целую кучу денег, майор! — сказал Хансен.
— Искусство всегда стоит массу денег, мой дорогой… — подтвердил Коллинз.
— А доставка, майор! — засмеялся Хансен. — В любом случае вас не надули с этим апостолом. Он стоял у алтаря в Бреславле, продавец за это ручался.
— Чудесно, Хансен, чудесно, — Коллинз широко и благосклонно улыбнулся Хансену.
— Будут ещё поручения, майор?
Коллинз нежно прикоснулся к дереву статуи.
— Можете смеяться надо мной, Хансен, но я как-то купил весь алтарь…
Хансен взглянул на него удивлённо.
— Весь алтарь?
— Часть за частью, фигуру за фигурой, — продолжал Коллинз.
— И, разумеется, вы его перепродали дальше, майор?
Коллинз вздохнул.
— Разумеется, Хансен… Эти древние пеньки — любимая игрушка наших миллионеров. Я бедный майор, Хансен, не буду же я украшать вот такими апостолами свой комод.
Коллинз снял апостола со стола и бережно запер его в стенной шкаф. Повернулся к Хансену и наставительно заявил:
— Каждый, кто хоть сколько-нибудь разбирается в делах, может по меньшей мере столько же заработать на распаде какой-либо древней культуры, как и на строительстве новой.
Хансен пожал плечами, он казался чем-то расстроенным.
— Сожалею, майор… Я в этих делах не разбираюсь.
— Это не каждому дано, Хансен, — Коллинз дружелюбно обнял Хансена за плечи и провёл в соседнюю комнату, где на большом письменном столе лежали ещё влажные фотографии, одна рядом с другой.
— Подойдите ближе, тут вас кое-что заинтересует.
Фотографий было много. На одной Хансен сразу же узнал здание министерства связи ГДР. Затем следовали детально сфотографированные двери, лестницы, входы и выходы, интерьеры различных комнат, уставленных аппаратурой связи. Профану всё это собрание снимков неизвестного назначения могло бы показаться совершенно неинтересным, но Хансен не смог удержать восхищённого восклицания:
— Доннер веттер! Ну и работка!.. Хороша…