И Синегоров, тут-же, не мешкая, побежал обратно в посёлок. Девять километров преодолел за полтора часа. Ввалился в дом и объяснил удивленным мужикам ситуацию. Гриша сразу обрадовал:
— Машина-то моя размерзлась, не заведёшь, даже и пытаться не стоит.
Сан Саныч покачал головой:
— И КАМАЗы с Джульетты уже прошли. Может ещё рыбаки будут выезжать?
Гриша предложил взять реечный домкрат и с его помощью попробовать вытащить «Урал». Но когда Сан Саныч показал этот домкрат, Синегоров только вздохнул:
— Я же не Геракл, в нём килограмм 100. Ладно, мужики, если что, мы часа через три подойдём. Спать-то есть где?
— Найдём, — отозвался Сан Саныч и Синегоров, пока не стемнело, рысью помчался к машине. Обратный путь преодолел уже быстрее, за один час пятнадцать минут. Ещё с поворота увидел «Урал», который стоял как-то не так. Приглядевшись, обрадовался. «Урал» стоял на противоположном берегу! Подбежал к машине: Паша с Витькой сидели в кабине, пили чай из термоса. Увидев Синегорова Паша, довольно улыбаясь, гордо заявил:
— Видал, как можем! Руками вытащили! — и загоготал.
Витька замахал на него руками,
— Да ладно тебе, мучились тут два часа, мокрые насквозь. Что, нет машины, Матвеич?
— Да он и не ходил в Буюнду. Признайся, Матвеич, что-то больно быстро обернулся, — съехидничал веселый Паша.
— Вы лучше расскажите, как машину вытащили, — отмахнулся от него Синегоров.
— Пойдём, покажу, — сказал Пал Палыч. Они выскочили из кабины, и Паша показал на лежавший возле машины реечный домкрат (!).
— Как думаешь, что это?
— Как что? Реечный домкрат, — улыбнулся Синегоров.
— А ты откуда знаешь? — удивился Пашка.
— Да уж знаю, а вы где его нашли?
— Залез в кузов доски взять, что-то под колесо подложить — смотрю домкрат реечный. А мне уже рассказывали про этот механизм.
Тут-же скинули его, поставили и с качка-рывка сразу на берег.
Зацепились и выехали.
— Ну, молодцы!
Дальше уже ехали без приключений. Только Витька иногда, когда уже слишком близко от деревьев мчался «Урал», умолял:
— Паша, не гони!
Владимиру Васильеву — неизменному спутнику в колымской тайге посвящается…
В июле даже на Колыме жарко. И в один из первых июльских дней в разгар старательского сезона Синегоров — начальник отделения по борьбе с хищениями драгоценных металлов и минералов, а проще «валютного» отделения одного из колымских РОВД, известный более по отчеству Матвеич, поднимался на УАЗике по вконец размытой ручьями дороге вверх по перевалу.
УАЗ кидало из стороны в сторону, ветки кустарников били по стеклам. На пассажирском сидении, вцепившись руками в поручень, сидел друг Матвеича Казимир, заядлый рыбак и охотник, все свободное время проводивший в тайге. Сейчас они ехали на разведку на один из золотоносных ручьев, где могли появиться «хищники». Это почти те же старатели, только добывающие золото так называемыми малыми формами (лотками и «проходнушками»). «Хищники» преследовались по уголовному закону и подлежали «отлову» и осуждению народным судом, который обычно приговаривал их к штрафу, условному сроку либо исправительным работам до полугода. Золото, естественно, поступало в доход государства. Судя по тяжести наказания, большого вреда хищники государству не причиняли, а по мнению Матвеича, даже приносили пользу благодаря своему каторжному труду, но требовались показатели по этому виду преступления, и приходилось вылавливать по тайге незадачливых «хищников», которым по разным причинам не удалось устроиться в старательскую артель.
Среди них попадались и другие: у таких при виде желтого металла начинали трястись руки и глаза загорались дьявольским огнем. Чаще всего они пропадали безвестно в тайге, так и не найдя вожделенного «кармана», полного золотых самородков. А может, кто и находил.
До перевала не доехали метров двести. Дальше дорога была покрыта двумя сплошными языками снега, ярко блестевшего над лучами солнца. Обувшись в болотники, друзья надели рюкзаки, закинули оружие на плечи (у Матвеича — карабин «Сайга», у Казимира — старая двустволка) и двинулись дальше пешим порядком.
Первый язык прошли по узенькой тропинке между таявшим снегом и головокружительной пропастью, усаженной огромными валунами. По другому языку пришлось идти прямо по снегу. Снег подтаял, покрылся коркой, и двигаться приходилось медленно, пробивая снег на каждом шагу, чтобы, поскользнувшись, не загреметь вниз метров так на 300—400. Зато было прохладно. Но вот снег кончился, и дальше тропинка метров через десять превратилась снова в дорогу. «К концу месяца растает и сможем уже на машине проехать», — подумал Матвеич, поджидая Казимира. Вокруг была такая красота, что только на Колыме и увидишь. Может, на Бали каком-нибудь и красивее, но здесь царила первозданная дикая суровая природа. Вверху на сопках лежал снег, вокруг цвели рододендроны, а внизу расстилался кедровый стланик. Далеко в дымке синели сопки, парил орел, и тишина, оглушающая тишина. Чистый воздух, чистая вода.
