— Надеюсь, не настолько почтенного, чтобы впасть в старческое слабоумие, — усмехнулся Барак.
— Уверен, ваши опасения безосновательны. В противном случае брату Ренну не доверили бы разбирать прошения, поданные королю.
Мы подошли к ряду старых домов, теснящихся вплотную друг к другу. Следуя полученным указаниям, я подошел к тому, что стоял на углу. Дом оказался высоким и очень древним на вид. Я постучал. Раздались шаркающие шаги, дверь распахнулась, и перед нами предстала женщина довольно преклонных лет. Круглое морщинистое лицо ее обрамлял белоснежный чепец. Она неприветливо уставилась на незнакомцев.
— Что вам угодно?
— Это дом мастера Ренна? — спросил я.
— А вы что, из Лондона?
Я слегка вскинул бровь, давая понять, что не привык к столь неучтивому обращению.
— Да. Меня зовут Мэтью Шардлейк. А это мой помощник, мастер Барак.
— Мы ждали вас вчера. Бедный мой хозяин очень беспокоился.
— Мы сбились с пути, когда ехали через лес.
— А, понятно, — протянула она. — Вы не первые, с кем случилась такая беда.
— Мы очень устали. И наши лошади тоже, — добавил я, указывая на понуривших головы животных.
— Откровенно говоря, мы с ног валимся от усталости, — вставил Барак.
— Входите в дом. Я прикажу мальчику отвести лошадей в конюшню, почистить и покормить их.
— Это весьма любезно с вашей стороны.
— Мастер Ренн ушел по делам, но он скоро вернется, — сообщила старуха. — Я так думаю, вы не прочь перекусить.
— Вы совершенно правы, — сказал я.
Пирог, который я проглотил, действительно был недурен на вкус, однако лишь распалил мой голод.
Старуха повернулась и, медленно шаркая, провела нас в гостиную, обставленную в старинном стиле. Очаг, в котором горело несколько поленьев, находился прямо в центре комнаты; дым лениво поднимался к отверстию, зиявшему посреди черных стропил. Серебряные тарелки, красовавшиеся на буфете, были начищены до блеска, однако занавеси на окнах и скатерть на столе посерели от пыли. На жердочке поблизости от огня восседал серый сокол, скосивший на нас свой хищный взгляд. Повсюду: на стульях, на дубовых шкафах, даже на полу — высились груды книг, готовые вот-вот обрушиться. Ни в одном доме, за исключением, разумеется, библиотек, мне не доводилось видеть такого количества книг.
— Вижу, ваш хозяин любит читать, — сказал я.
— Что верно, то верно, — откликнулась старая служанка. — Пойду принесу вам похлебки.
Она зашаркала прочь.
— Мы не отказались бы выпить пива! — крикнул я ей вслед.
Барак меж тем плюхнулся на скамью, покрытую толстой овечьей шкурой и заваленную подушками. Я взял в руки один из увесистых томов в кожаном переплете и, открыв его, удивленно вскинул брови.
— Госпожи боже! Это одна из старинных книг, переписанных монахами. С иллюстрациями, сделанными вручную.
Я пролистал несколько страниц. Передо мной и в самом деле была старинная копия «Истории» Вида, переписанная каллиграфическим почерком и снабженная восхитительными иллюстрациями.
— А я думал, все монастырские книги оказались в кострах, — протянул Барак. — Этот ваш Ренн напрасно держит их на виду. Так можно навлечь на свою голову крупные неприятности.
— Да, ему следует быть осторожнее, — согласился я, опуская книгу на место. — Итак, мы с вами выяснили, что брат Ренн не относится к числу сторонников реформы. И держит у себя домоправительницу, которая явно пренебрегает своими обязанностями, — добавил я, закашлявшись от пыли.
— Да, старушенция не слишком утруждает себя уборкой, — заявил Барак, удобно устраиваясь на подушках. — Но как знать, может, она не просто служанка. Если это так, Ренн обладает довольно странным вкусом.
Я опустился в кресло и вытянул усталые ноги. Глаза мои закрывались сами собой. Но тут в комнату вошла домоправительница с подносом, на котором стояли две дымящиеся тарелки с похлебкой и две кружки пива. Мы с Бараком с пылом набросились на еду. Гороховая похлебка оказалась пресной и невкусной, но тем не менее нам удалось наконец утолить голод. Насытившись, Барак вновь развалился на скамье и закрыл глаза. Я уже хотел растолкать его, ибо спать в гостиной чужого дома было верхом неучтивости. Однако у Барака был такой утомленный вид, что я отказался от своего намерения. В комнате было тепло и уютно, огонь тихонько потрескивал, уличный шум почти не проникал сквозь застекленные окна. Веки мои налились неодолимой тяжестью, рука вновь потянулась к карману, нащупав печать архиепископа Кранмера. Мысленно я унесся на две недели назад, к самому началу той цепи событий, что привели меня в Йорк.
