Padro потянулся в карман, вытащил один дуро, потом другой и отдал нашему спутнику.
- Эти люди так недоверчивы, - промолвил он, - они принимают только серебро.
Андалузец присел на корточки к огню и исследовал каждую монету. Он бросил их на камни, затем попробовал зубом. И наконец сосчитал: сто пезет!
- Я должен дать им еще денег? - спросил я.
- Нет, - ответил padro, - лучше вы побейтесь с ними об заклад. Это послужит к большей безопасности для вас.
Я не понял его.
- К большей безопасности? - повторил я. - Что это значит?
Padro рассмеялся:
- О, вы тогда будете более своим человеком для этих людей и... их должником...
- Скажите, пожалуйста, - промолвил я, - почему вы никогда не бьетесь об заклад?
Он спокойно встретил мой взгляд и ответил небрежным тоном:
- Я? Я не делаю этого потому, что пари помешало бы непосредственной радости созерцания.
Между тем появилось еще с полдюжины в высокой степени подозрительных физиономий. Все они кутались в неизбежные коричневые платки, которые употребляются андалузийцами как плащ.
- Чего мы еще ждем? - спросил я одного из людей.
- Мы ждем, когда уйдет луна, кабальеро, - ответил он, - она должна сначала спрятаться.
Он предложил мне большой стакан aguardiente (водка). Я отказался, но англичанин насильно всунул мне стакан в руку.
- Пейте, пейте! - настаивал он. - Для вас все это новость. Может быть, вы будете нуждаться в этом.
Другие тоже усердно попивали водку. Но никто не шумел, и только быстрый шепот и хриплое покашливание раздавались в ночной тишине. Луна скрылась на северо-западе, за Кортадурой. Из пещеры принесли длинные смоляные факелы и зажгли их. Затем отгородили камнями маленький круг посредине - это была арена. Кругом нее выкопали в земле ямки и воткнули в них факелы. И в их красном мерцании стали медленно раздеваться двое молодых людей. Они остались в одних кожаных штанах и в таком виде вошли в круг и уселись друг против друга, скрестив по-турецки ноги. Только теперь я заметил, что в землю были горизонтально вкопаны два толстых бревна с железными кольцами. Между этими-то кольцами и расположились оба парня. Кто-то из присутствовавших сбегал в пещеру и принес оттуда пару толстых веревок. Веревками обмотали туловище и ноги у каждого парня и крепко привязали каждого к его бревну. Они теперь были сжаты, как в тисках, и только верхняя часть туловища могла свободно двигаться.
Они сидели так, не произнося ни слова, затягивались сигаретками и опорожняли стаканы с водкой, которые затем снова наполнялись. Они были, без сомнения, уже сильно пьяны: их глаза тупо уставились в землю. А кругом, между чадившими факелами, расположились зрители.
Внезапно услышал я за собой отвратительное визжание и царапанье, которое раздирало уши. Я обернулся: некто тщательно точил на круглом точильном камне маленькую наваху. Он попробовал острие своим ногтем, отложил нож в сторону и принялся точить другой.
Я обратился к padro:
- Эта "сальса", стало быть, нечто вроде дуэли?
- Дуэли? - возразил он. - О, нет. Это нечто вроде петушиного боя.
- Как! - воскликнул я. - По какому же поводу эти люди предпринимают свой петушиный бой? Они оскорблены друг другом? Из-за ревности?
- Ничуть не бывало! - спокойно ответил англичанин. - У них нет никакого повода. Быть может, они хорошие друзья, а может быть, и совсем не знают друг друга. Они просто хотят доказать свое мужество. Они желают показать, что ни в чем не уступают ни быкам, ни петухам.
Противные губы попытались сложиться в улыбку, когда он продолжал:
- Это то же, что ваши студенческие мензуры.
За границей я всегда патриот. Этому я давно выучился у бритов: "Right or wrong - my country".
И я ответил ему резко:
- Ваше сравнение нелепо. Вы не можете судить об этом.
- Быть может, - ответил padro, - однако я видел в Геттингене прекрасные мензуры. Много крови. Много крови.
Между тем около нас занял место патрон. Он вытащил из кармана грязную записную книжку и маленький карандаш.
- Кто держит за Бомбиту? - воскликнул он.
- Я! - Пезета! - Два дуро! - Нет, я хочу за Лагартихилло! - каркали один за другим пьяные, пропитанные вином, голоса.
