Ну да, у мамы волосы цвета пшеницы, в таких цветы и впрямь выглядят бледно. Зато в моей чёрной гриве напоминают звёзды, по ночному небу рассыпанные — по крайней мере, именно так госпожа Флёр говорит.
Отец смерил нас насмешливым взглядом, а потом посерьёзнел, наклонился ко мне и… и стало ясно почему он решил в коляске ехать.
— Линар письмо прислал, — тихо сказал господин Анрис.
Я вопросительно приподняла брови. Сердце споткнулось, показалось вдруг, что брат о Райлене пишет. Ведь назначение брюнета в Вайлес — не тайна, такие события не только в местных, но и в столичных газетах освещают. Не на первой полосе и без фотографических портретов, но всё-таки.
Однако речь пошла о другом.
— Он пишет, что не хочет приезжать на каникулы. Дескать, в Академии дел полно.
— Ну он же не студент, аспират, — прошептала мамулечка. — У него исследования, практики… Прохлаждаться некогда.
Отец от этих слов отмахнулся, снова уставился на меня.
— Соули, напиши ему, а? Не дело, что парень с утра до вечера, день ото дня, над книгами и колбами сидит.
Зря он это сказал, зря напомнил. Глаза тотчас наполнились слезами, а сердце уже не спотыкалось — откровенно щемило.
— Написать я, конечно, могу, но Линар вряд ли послушается… Мне иногда кажется, он мои письма вообще не читает.
— Всё ещё злится?
Я только плечами пожала.
Все уверены, что мы с Линаром поссорились, а я не переубеждаю. Мне просто нечем объяснить внезапную холодность брата. Я и сама не поняла, что между нами произошло…
Способности Линара подтвердились когда он ещё в колыбели лежал, так что не было ничего удивительного в том, что он всё-таки поступил в школу магии и уехал. На тот момент Линару было восемь, мне — шесть, близняшкам почти шесть — на двоих, разумеется. Сёстры в ту пору сильно болели, родители с ног сбивались, возили от одного лекаря к другому, и не только до нашей столицы — даже до столицы королевства Дурбор добрались. Они были очень заняты, а мы с Линаром…
Он чувствовал себя очень одиноко в чужих стенах, а я в родных не знала куда деваться. Переписывались. Линар черкал длинные письма ровным почерком — о буднях в школе, о друзьях и недругах, о печалях и радостях, а я… корявым, совсем детским, рассказывала о куклах, платьях, котятах и прочих глупостях.
Эта дружба стала такой важной, что даже переход во "взрослую" жизнь, разрушить её не смог. Просто однажды мы перестали обсуждать будни и кукол… Линар начал писать о своих взглядах, устремлениях, отношениях с девушками, которых в школе, как и в Академии, немногим меньше парней. Я… ну тоже о взглядах писала. И про ухажеров, и про всё на свете.
Мы вместе смеялись над незадачливым господином Дюррином (впрочем, тогда он едва ли мог носить это звучное звание), над Фистом, над… О, Богиня, да у меня никого ближе брата не было!
И он про всё рассказывал. Даже про то, как опозорился на первом свидании, как не сумел впечатлить девушку первым поцелуем, поведал.
Когда Линар приезжал на каникулы, мы оторваться друг от друга не могли. Говорили часы напролёт. Однажды в наш междусобойчик Милан — наш старший брат — затесался. Он и половины из наших шуток не понял, разозлился… но когда отбывал в кадетский корпус, с такой грустью посмотрел. Сказал:
— Завидую вам, очень завидую.
Ну да… Милан, как и Линар, в восемь из родительского дома выпорхнул. Только не в магическую школу, а в кадетский корпус под патронажем Его Величества. И то ли склад личности такой, то ли обстоятельства подвели, но Милан, в самом деле, за бортом семейной жизни оказался. Родители с ним, разумеется, общались, а вот остальные…
Милан старше Линара на пять лет. Так что лично мне он не просто взрослым — старым казался. И о чём с таким говорить?
А Линар… Я думала, эта дружба продлится вечно, и когда, полтора года назад, получила письмо, состоящее из единственной фразы — не пиши больше! — не поверила. Думала — брат шутит… Увы, с той поры на мои письма не отвечал. Словно я, в самом деле, "не писала".
— Соули? — голос отца вырвал из горестных мыслей. Я даже вздрогнула от неожиданности.
— Я попробую, — пробормотала едва слышно. — Но я не верю, что Линар передумает.
