Кусты кончились, начался ельник. Ели были огромные, и лапы их с темной длинной хвоей доходили до самой земли.
Возле большой ели кто-то лежал. Это была лосиха. Она лежала и не двигалась. Заметив Лушу и Ивушкина, подняла голову. Они увидели, как из ее глаз медленно, одна за другой, катятся слезы.
— Что с тобой? Почему ты лежишь и плачешь? — спросил Ивушкин.
А Луша подошла и подышала на нее — тепло, ласково, успокаивающе.
— У меня горе. Очень большое горе, — начала говорить лосиха и вдруг замолчала, прислушиваясь. — Что это такое странное?
Они тоже прислушались, но ничего странного не услышали.
— Тик-так, тик-так? — с недоумением произнесла лосиха.
Ах, вот оно что! Они-то уже попривыкли и не обращали внимания на тиканье, которое сопровождало их в стране «Нигде и никогда».
— Ничего, — сказала Луша. — Не пугайся. Это время тикает. Это наше время, к тебе оно не относится.
— Время? — переспросила лосиха. — Тикает? Как это страшно!
— Да нет, ничего страшного, успокойся, — сказала Луша. — Так расскажи, в чем твое горе. Может, мы сможем помочь.
И вот что оказалось.
Лосиху звали Светлина. Она жила вместе со своим лосенком в домике на еловой опушке. Он никуда от нее не отходил и любил слушать сказки. Да, между прочим, звали лосенка Люсик.
Луша с ее обстоятельностью хотела было спросить, сколько ему лет, большой он или маленький, но не спросила. Каких же лет, если тут нет времени? Должно быть, лосенок так и оставался лосенком всегда и никогда не делался большим лосем… Она в этих рассуждениях запуталась и не сказала вслух вообще ничего.
Лосиха тем временем продолжала рассказывать, как ни с того ни с сего пришло в голову Люсику, что он не маленький, а взрослый и сильный лось. И стал он убегать от своей мамы Светлины.
А последний раз и вовсе не вернулся. Не дождавшись своего лосенка в домике на еловой опушке, растревоженная Светлина отправилась на поиски. У нее уже и сомнений не осталось, что придется набраться сил и отваги и двигаться в страшные места, где обитает птица Гагана, потому что иначе куда бы мог потеряться маленький Люсик? Кроме злобной птицы, его никто не мог обидеть. И вот двинулась она к бездонному оврагу. Но не дошла. Попала передней ногой в расщелившееся дерево, упала и сломала ногу.
Дерево говорит, что предупреждало ее, что в стволе у него расщелина, но Светлина шла, глубоко погрузившись в свою тревогу, и предупреждения не услышала.
И бедная лосиха опять заплакала тихими, горькими слезами.
— Ты постой, не реви, — грубовато сказала Луша, а Ивушкин тут же ей напомнил:
— Луш, не вздумай ругаться. Не прибавляй Ноте работы!
Луша ругаться не стала.
— Действовать надо, а не плакать, — только и сказала она.
— Я не могу подняться! — в отчаянии воскликнула Светлина. — У меня сломана нога. — И она опять, хоть и побаивалась Лушу, заплакала.
— Ивушкин, помнишь, когда Буян ногу сломал, что тогда делали?
Ивушкин отлично помнил. Бык Буян, своенравный и взбалмошный, както отбившись от стада, зачем-то помчался к забору, которым был огорожен домик правления, и попал передней ногой между штакетинами. Ой, что было! Буян рухнул на землю и ревел, как пароход! Никто не решался к нему подойти, пока шофер Кирюша не сгонял на «газике» за ветеринаром Иваном Карловичем, и тот не побоялся подойти к Буяну, и сделал ему какой-то укол. А что же было потом-то? Ах, да! Потом взяли дощечки — и называли их «лубки» — и приложили к ноге и прибинтовали.
— Так и мы сделаем, — скомандовала Луша.
Но легко было командовать. Во-первых, неизвестно, как и из чего делать лубки, досок никаких рядом не было, а деревья тут были говорящие и совсем как люди. Как же ты от них будешь ветки отламывать? А потом бинтовать-то чем?
Но все оказалось достижимым. Дерево с расщелиной само сбросило несколько крепких веток. Правда, с бинтами дело обстояло хуже. Пришлось Ивушкину снять рубашку, скинуть маечку и с великим трудом изорвать ее на бинты. Майка была новенькая, трикотаж хорошего качества, он никак не хотел рваться. Вот если б ножницы! Но ножниц, естественно, неоткуда было взять.
Луша помогала, придерживала палочки, Ивушкин бинтовал. Повязка получилась ничего себе, вполне грамотная, Иван Карлович наверняка бы Ивушкина похвалил.
