Луша вдруг умолкла, сообразив, что никакой ночи вовсе и не будет.
— Давайте рассуждать, — сказал Вихроний.
— Давай, — охотно согласилась Луша.
— Ваша беда ведь в чем заключается?
— Ты же знаешь: меня хотят увезти в город без Луши, — пробурчал Ивушкин.
— А ты соответственно не хочешь.
— Да как же я захочу? — крикнул Ивушкин, и голос у него сорвался. — Друзей не бросают!
— Подожди. Не кричи. Я понял. Значит, пока вы здесь, тебя увезти не могут. Тебя все равно что и нету. Увезти того, кого нету, нельзя. Ты согласен? Значит, пока все в порядке. Так?
— Ну, — буркнул Ивушкин.
— А дальше? — поинтересовалась Луша.
— А вот как быть дальше, надо спросить сестру Летницу.
— Чью сестру? — не понял Ивушкин.
— Она, видишь ли, всем сестра. Она обо всех заботится. Обо всех печалится. Всех любит. И всех понимает.
— Вот как! — удивилась Луша.
— Она мудрая и может дать самый мудрый на свете совет.
— Все это хорошо, — сказала Луша. — Только где она, как нам ее увидать?
— Пойдем к ней скорее, — заторопился Ивушкин. — Спросим, что надо сделать, чтобы Лушу тоже взяли в город! Вихроний, ну пойдем, пожалуйста.
Вихрений вздохнул. Видно, что-то его удерживало.
— Понимаете что, — стал объяснять Вихрений. — Все совсем не так просто, совсем не просто… В «Нигде и никогда» есть одно очень злое существо — черная птица Гагана. Птица Гагана очень опасна. А сестре Летнице — в особенности. Потому что сестра Летница одного на свете только и не может — не может оборониться против ее неукротимого зла. И поэтому к сестре Летнице непросто дойти, и найти ее нелегко. Она там, где ее не может найти птица Гагана. Я вам подскажу начало пути. Другие вам тоже помогут.
— Ты нас проводишь хоть немного? — спросил Ивушкин.
— Я должен быть возле ворот, — с сожалением сказал Вихрений. Если мне удастся найти кого-нибудь, кто меня ненадолго заменит, я нагоню вас. Только вряд ли — все здесь заняты своим делом. Но вы не бойтесь. Я вам сейчас расскажу, как идти. Ивушкин, ты меня не слушаешь?
Ивушкин действительно его не слушал. Он прислушивался к шепоту и шелесту деревьев, потому что в этом шелесте различил слова:
«Вихроний привел печального мальчика и печальную лошадь. Мальчика зовут Ивушкин, а лошадь зовут Луша, и они друзья и ни за что не хотят расставаться. Вихроний укрыл их в нашей стране, и они собрались в путь к сестре Летнице…»
— Вихроний, кто это говорит?
— Деревья, — просто сказал Вихроний, точно в этом не было ничего необычного.
— Деревья разве умеют?
— Все живое умеет говорить, — сказал Вихроний, чуть-чуть вроде бы даже обидевшись.
— А у нас, в Синем лесу, они не говорят, — сказал Ивушкин.
— Говорят. Это вам только кажется, что они шелестят без смысла.
Вот так новость!
— Вихроний, а почему деревья рассказывают про нас с Лушей?
— Запоминают. Вот и повторяют потихонечку. Деревья все-все запоминают.
— А у нас?
— И у вас тоже. Деревья все помнят. Просто они еще не знают, как сказать, чтобы людям было понятно. Научатся когда-нибудь. Ведь вот наши-то научились.
— Все это хорошо и ладно, — снова сказала Луша, которую все эти загадочные вещи не могли сбить с основного направления мыслей. — Намто с Ивушкиным как быть?
— Вы идите сейчас вот этой тропкой, видите? Вдоль нее растет гусиный лук, видите? Идите прямо, никуда не сворачивайте, а как дойдете до старой ивы с дуплом, так у нее и спросите, куда вам дальше идти. Поняли? Не сворачивайте никуда!
— Пошли, Ивушкин, — решительно позвала Луша. — Тебе спасибо, еж. Будь здоров.
— До свидания, Вихроний, — промолвил слегка растерянный Ивушкин.
И они двинулись по тропинке, с двух сторон поросшей не таким, как в Высокове, а крупным-крупным, с большими цветами гусиным луком.
— Доброго пути! — пожелал им Вихроний. И когда они уже совсем почти скрылись из виду, крикнул вдогонку: — Только не верьте Развигору!
Но они торопились вперед и слов его не расслышали.
Они шли и шли прямо и прямо по тропе. Деревья продолжали шептать, шелестеть, что-то вспоминать, что-то друг другу рассказывать.
Вдруг Ивушкин метнулся в сторону.
— Луша, постой! — крикнул он. — Какая необыкновенная, прекрасная бабочка! Погоди!
