– Пошли, Лэм, – сказал он.
У входа в управление стояла полицейская машина. Клейншмидт ухмылялся, пока я забирался в нее.
– Ну?
– Я предложил ему отпустить тебя в Лос-Анджелес, приставить «хвост» из полиции Лос-Анджелеса, выяснить, не встречаешься ли ты с девушкой, и если встречаешься – забрать вас обоих. В противном случае – оставить тебя в покое. Он меня и слушать не стал. Он твердил, что это наверняка ты застрелил Бигана и что ты, слабак, сразу расколешься, как только тебя снимут с поезда и привезут сюда. А в пути – ни о чем с тобой не разговаривать.
Я зевнул.
Машина доставила меня к отелю.
– А как насчет вас, лейтенант?
– Что ты имеешь в виду?
– А что вы делали вчера в промежутке между восемью сорока пятью и девятью двадцатью пятью вечера?
– Я охотился за Биганом.
– И не нашел его, точно?
– Иди ты к черту, – ответил Клейншмидт и ухмыльнулся.
Берта Кул дремала. Одета она была с иголочки. Дверь в ее номер не заперта. Отворив ее, я встал на пороге. Берта не шелохнулась, развалясь в кресле – голова набок, ритмично похрапывает.
Я громко кашлянул…
– Ты ждала кого-то и заснула? Или поднялась с постели, а затем оделась?
Она открыла глаза, выпрямилась в кресле.
Никакого перехода между сном и бодрствованием. Только что сладко похрапывала, и губы слегка раскрывались с каждым выдохом, и сразу же на меня уставились острые блестящие глазки.
– Ох, боже мой, Дональд, какой же это паршивый городишко! Они сняли тебя с поезда?
– Да.
– Они мне сообщили, что собираются это предпринять. Я сказала, что тогда вручу им иск о возмещении ущерба… Что ты им рассказал?
– Ничего.
– Они от тебя ничего не добились?
– Не думаю, что добились чего-то путного.
– Этот лейтенант – молодчага, – сказала она. – А вот шеф полиции отвратительный тип. Входи, присаживайся. Подай мне вон ту пачку сигарет и дай прикурить. А что, если попросить снизу прислать нам кофе?
Я вручил ей сигареты, зажег спичку, подошел к телефону, вызвал «обслуживание» и попросил их прислать мне наверх пару кофейников с большим количеством сахара и сливок.
– Ты пьешь черный, не так ли, дружок? – спросила Берта.
– Да.
– Так вот, не беспокойся о сахаре и сливках для меня.
Я посмотрел на нее с изумлением.
– Я пришла к мысли, что они портят… аромат кофе.
Я в трубку сказал: «Простите, мы обойдемся без сахара и сливок. Пошлите пару кофейников с черным кофе, пожалуйста, и побыстрее».
– Есть ли какие-нибудь новости? – спросил я у Берты.
– Не знаю, что сказать. Представление началось в половине первого. Они обнаружили тело около полуночи. Подняли страшный шум. Заодно хотели узнать все о нашем деле: кто наш клиент и где его найти.
– Ты им это сказала?
– Конечно нет.
– Трудно было держаться?
– Не очень. Я сказала им, что это профессиональная тайна. У меня могли бы возникнуть кое-какие затруднения, но они обнаружили, что ты рванул в Лос-Анджелес. Тут-то им и представилась возможность развернуться. Они сказали, что собираются догнать поезд на самолете и привезти тебя обратно.
– Долго ли они продержали тебя на ногах?
– Почти всю эту ночь.
– Они что, не догадались, что наш клиент Уайтвелл?
– Немного погодя.
– Когда вернулся Уайтвелл? Вчера поздним вечером, когда я уехал?
– В том-то и дело, дружок: он не возвращался!
– Ты хочешь сказать, что его не видела?
– Нет. Вчера – нет. Лишь сегодня утром. Часа в четыре.
– Где?
– Он заглянул сюда после допроса в полиции. Очень извинялся, что втянул нас в такие передряги. Он очень, очень милый человек, Дональд.
– Чего он хотел, когда «заглянул сюда», да еще в четыре часа утра?
– Ну, просто… он хотел узнать, как я вынесла испытание, и извиниться за то, что навязал мне дело, которое поставило меня в подобное положение.
– А после того как он все это проделал, что еще ему понадобилось?
– Да ничего.
– Он ни о чем больше не упоминал, как бы мимоходом?
– Поинтересовался тем, что мы собираемся рассказать полиции, а я сказала, что ему не о чем беспокоиться и что ты не разгласишь ничего… Он тогда заметил, что особенно надеется, что ты ничего не расскажешь о характере дела, которым занимаешься, или о каких-либо письмах… Я уверила его, что он может отправляться в постель досыпать без всяких тревожных мыслей.
