Сестра горестно шмыгнула носом, заслужив неодобрительный бабушкин взгляд. Мария Долорес была согласна под венец хоть сию минуту, лишь бы выбраться из этого богами забытого места, где мы никого не видим и где ничего никогда не случается.
— Я могу ему не понравиться, — почти смиряясь с неизбежным, сказала я.
Бабушка повеселела:
— Как это — не понравиться? Да вы как друг друга увидите — влюбитесь сразу и на всю жизнь! Я просто чувствую, что вы друг другу предназначены судьбой, иначе разве бы я согласилась?
— Мне даже ехать не в чем.
— А платье, что Алонсо тогда привез? — оживилась сестра.
— А обувь? — мрачно ответила я.
— Соледад деньги предлагала, — задумчиво сказала бабушка, — только я отказалась. Может, и зря. Без приличной обуви нехорошо фьорде из нашей семьи появляться в столице. Чести урон.
Я было обрадовалась, что поездка отменяется.
— А знаешь, — вдруг вспомнила бабушка, — у меня же сохранились туфли твоей мамы. Ну-ка…
Она раскрыла сундук и стала выкладывать вещи, давно вышедшие из моды, но старательно проложенные пахучими травками от моли. Одежда складывалась унылыми кучками на стоящие рядом стулья. Не вся. Пару платьев бабушка повертела в руках и отложила. Похоже, их придется взять с собой. От вещей шел резкий запах затхлости, который не мог перебить даже сильный аромат лаванды. Я зажмурилась и чихнула. Может, все к лучшему? Богатая семья не позволит, чтобы их невестка в таком ходила.
— Ага, вот и они! — Радостная бабушка вытащила тряпичный мешок, из которого достала довольно изящные туфли-лодочки. — Ну-ка примерь.
Мария Долорес завистливо вздохнула. Туфельки действительно были чудо как хороши. Вот только когда я их надела, оказалось, что они мне чуть-чуть не по ноге. На ту самую малость, что превращает в пыточный инструмент даже самую прекрасную обувь.
— Красота! — сказала бабушка и велела к туфлям надеть еще и платье, чтобы посмотреть, как я буду выглядеть.
За платьем, висевшим в соседней комнате, сбегала сестра. Глаза ее горели предвкушением грядущих изменений, на щеках появился румянец, и платье на мне она расправляла с таким мечтательным видом, словно оно было подвенечным.
— Худовата ты, — недовольно сказала бабушка после того, как я перед ней немного повертелась. — Может, в лиф тряпок положим? Все привлекательней жениху покажешься при первой встрече?
Сразу начинать с обмана? Недостойно.
— Нет уж, — резко ответила я. — Что есть, пусть в то и влюбляется.
— Твоя правда, — смирилась бабушка. — Ты и без этого хороша. Вот встретит тебя завтра с прибывшего экспресса и непременно влюбится.
— Завтра?
— А зачем тянуть? Найдется другая фьорда и уведет ненароком. Нет, Бруно Берлисенсис нужен семье Кихано, — важно сказала бабушка.
Откуда бабушка достала чемодан, я не заметила. Оставалось лишь удивляться, что его не продали с остальными вещами, представлявшими хоть какую-то ценность. Наверное, потому, что был он не очень большим и уже чуть потертым, за такое много не получить.
Но даже в такой маленький чемодан закладывать было нечего. От платьев, отложенных бабушкой в сторону при разборке сундука, я отказалась. Они так давно вышли из моды, что никак не смогут поддержать честь семьи Кихано. Еще разлезутся от старости в самый неподходящий момент.
Этот довод бабушку убедил, и платья вместе со своим душным ароматом перекочевали назад в сундук. А в чемодане оказались лишь самые необходимые вещи: смена белья, полотенце, мыло, зубная щетка, пара книг, с которыми не хотелось расставаться. И всё.
— Да, маловато, — задумчиво сказала бабушка, заглянув в чемодан. — Может, бумагой заложим для объема, а то греметь будет?
Я выразительно на нее посмотрела. И само предложение мне не нравилось, и бумаги, чтобы забивать чемодан, не было. Не выдирать же листы из книг? Их в нашем доме осталось не так много. Бабушка вздохнула и внесла новое предложение:
— Дульче, возьми еще одно платье. Содержимое чемодана будет намного солиднее смотреться, когда его откроют. Чтобы горничные не фыркали, что нищенку в семью берут. Можешь не надевать, скажешь — не думала, что столичные моды так от провинциальных отличаются. Соледад пообещала сразу подобрать гардероб, соответствующий положению семьи.
