— Фу-у-у! — подула она на руку, которую все-таки обожгла паром. — Тащи и ситечко.
Берци не знал, где его искать, да и Терчи тоже. Так прошло еще несколько минут. Берци нервничал, видя, как копается девочка. Все-таки Терчи не очень сильна по части ухода за маленькими детьми, даже в том, что знает, то и дело путается.
— Ну, что ты делаешь? Что ты делаешь?
— Смотрю, не слишком ли горячий получился чай.
— Зачем же туда палец совать?
— Так принято.
— Странно. Мой папа в суп перед обедом палец никогда не опускает.
Терчи снова всхлипнула, посасывая обожженный палец. Из кружки поднимался пар, чай получился слишком крепким. Берци, не долго думая, разбавил его водой прямо из-под крана.
— Зря мы столько чая туда вбухали! А все ты, умник! — возмутилась Терчи. — Если хочешь знать, мизинец у человека обладает такой же чувствительностью, как и кожа младенца. Поэтому, перед тем как купать маленького, воду всегда пробуют мизинцем.
— Ты его купать собралась или чаем поить? Ну, девчонки точно все чокнутые!
— Ладно, ладно, я немного перепутала. Чай можно пить, палец у меня чистый.
— Теперь, разумеется, чистый. Положи сахар и тащи в комнату.
«Мизинец?» — хотела было съязвить Терчи, но не решилась, потому что Берци уже почти рычал, словно дикий зверь; дальше дразнить его не стоило. К тому же она обратила внимание на странную тишину, воцарившуюся в комнате. Берци тоже спохватился: что-то малыша не слышно!
Остановимся на мгновение. Сорванцы впервые в жизни испытали подобное чувство. Их охватило беспокойство, у них замерло сердце, такое странное, но, пожалуй, приятное ощущение, знакомое всем, кто присматривает за маленькими детьми, — не страх, а опасение, не тревога, а беспокойство, естественное чувство всех родителей.
Малыш, попавший в дом к Терчи, собственно, был не так уж беспомощен. Когда Терчи с Берци вошли в комнату, он по-прежнему сидел на ковре. Глаза его весело блестели, рот растянулся в широкой улыбке, на губах и ручках — крошки. В крошках был и весь ковер. Впрочем, стоит ли удивляться: ребенок отчаянно размахивал пустой пачкой из-под печенья. Пустой!
— Боже мой! — вскрикнула Терчи. — Он съел всю пачку!
Теперь вполне можно было поить мальчугана чаем, было что запивать.
Сорванцы поили ребенка чаем и, конечно, забыли повязать ему салфетку, поэтому залили всю одежду малыша, да и ковер тоже. То-то мама порадуется, вернувшись домой.
Тем временем в магазине разразилась настоящая буря, причиной которой стали несколько неосторожно оброненных слов. Кассовые аппараты понемногу смолкали, утренняя сутолока кончилась, теперь можно и дух перевести. Подсобные рабочие стали вывозить на тележках товар, чтобы пополнить выставленное на прилавках. По магазину неторопливо бродили всего несколько покупателей.
В непривычной тишине сердитая кассирша с белесым лицом вдруг громко проговорила:
— Оплеуху им надо было дать! Оплеуху!
Толстуха Гизи, зевнув, принялась подсчитывать двухфоринтовые монетки.
— Чего? — равнодушно отозвалась она.
В зале появился директор, он смотрел, как рабочие заполняют товаром полки.
— Шеф!
— Слушаю вас.
— Видели вы этих негодяев? Утверждают, будто я их обсчитала. Разве я кого когда обсчитывала?
— Ну, в чем опять дело, Панчане? — нахмурился директор, и его густые брови тотчас сошлись на переносице — ему было непонятно, о чем идет речь. Шагая вдоль полок, он поворачивал банки с маринованными овощами так, чтобы покупателям были видны этикетки.
— Помните, к вам двое мальчишек обращались? — пояснил продавец мясного отдела.
— Мальчишки? Как бы не так! Два отъявленных хулигана!
— Ну, ладно, ладно, Панчане. Припоминаю. Они спрашивали адрес женщины, которую сбила машина.
— Что спрашивали? — подняла на директора взгляд своих сонных глаз Гизи.
— Адрес женщины, которую сбила машина. Они вроде подобрали ее малыша, а теперь не знают, куда его девать.
— И вы этому поверили? Как же можно! Вы же знаете, кого сбила машина! Это Хайдуне! А у нее сроду детей не было!
Кассирша от изумления раскрыла рот, и в магазине наступила полная тишина — молчали кассы, перестали выкладывать товар рабочие.
— Боже мой! — пробормотал кто-то, заикаясь. — Помните ту молодую иностранку? Она все норовила выскочить из магазина, все кричала: «Беби! Беби!», а Панчане ее не пускала, требовала сначала уплатить за салями.
