Другие сталинградские заметки:
«Сталинград сгорел. Писать пришлось бы слишком много. Сталинград сгорел. Сгорел Сталинград».
Это — крик души!
Эпизод боев, достигших крайнего ожесточения:
«Зенитчики получили приказ отойти, но пушек не смогли отвести. Тогда многие остались. Командир огневого, взвода Труханов, лейтенант, остался, выстрелил в упор, работая за номера, подбил танк и погиб».
«Танкист, здоровый, рыжий парень, перед КП Чамова выскочил из танка, когда иссякли снаряды, схватил кирпичи и, матерясь, кинулся на немцев. Немцы побежали».
«Люди, люди, люди — золото».
Короткая запись — а как много она говорит!
А вот еще одна — о величии духа наших людей:
«В подворотне на груде вещей жители сгоревшего дома едят щи. Валяется книжка «Униженные и оскорбленные». Капустянский (фотокорреспондент «Красной звезды».-Д. О.) сказал этим людям: «Вы тоже униженные и оскорбленные».
Девушка: «Мы оскорбленные, но не униженные».
Нашел я в этих записных книжках и свое имя. Гроссман, оказывается, заносил в них отрывки из своих писем ко мне, которые у меня не сохранились. Вот, скажем, такая запись: «Товарищ Ортенберг только что вернулся из Сталинграда, куда переправился с большими приключениями…» Или другая: «Если поездка моя в город сопряжется с какими-либо печальными неожиданностями — прошу вас помочь моей семье…» Да, видно, там, в Сталинграде, понял я, ему доставалось…
Много писал Василий Гроссман для «Красной звезды», но не ошибусь, если скажу, что самые сильные, самые яркие его очерки — о Сталинградской битве. Недаром многие из них перепечатывались из «Красной звезды» «Правдой», а это тогда было очень серьезной оценкой. Сталинград был, можно сказать, звездным часом Гроссмана. Сталинградские очерки принесли ему такую популярность, которая мало с чем сравнима. Они послужили и укреплению авторитета «Красной звезды».
На бетонной памятной плите Мамаева кургана можно прочитать нетленные слова из очерка Василия Семеновича «Направление главного удара»: «Железный ветер бил им в лицо, а они все шли вперед, и снова чувство суеверного страха охватило противника, люди шли в атаку — смертны ли они?!» А в пантеоне, где завершается экспозиция Сталинградской битвы, золотыми буквами начертаны его же слова: «Да, мы были простыми смертными, и мало кто уцелел из нас, но все мы выполнили свой патриотический долг перед священной матерью-Родиной».
Жаль, что под этими строками нет почему-то имени Гроссмана…
Через много лет после войны, в 1975 году, издательство «Советский писатель» выпускало сборник моих очерков «Время не властно» — о писателях, работавших в «Красной звезде» в годы Великой Отечественной войны. В сборнике был очерк о Василии Гроссмане с фотографией. Книгу сдали в набор, но в уже подписной верстке цензура изъяла очерк о Гроссмане и его фотографию. Рассказывать о писателях «Красной звезды» без Гроссмана — это все равно что пустить телегу без одного колеса. Я, естественно, запротестовал, задержал выход книги. Долго спорил, а точнее сказать, ругался с директором издательства.
— Ничего сделать нельзя, — отвечал он. — Снят очерк, и все.
— Кто снял, почему снял?
Никаких объяснений.
— Ну хорошо, — сказал я, — давайте я напишу в Центральный Комитет партии, Суслову.
— Суслову можете не писать, — последовал ответ. — Как раз по его прямому указанию это и снято.
Через три года, готовя второе издание книги, я вновь включил очерк о Гроссмане. Тот же текст, не изменил ни одного слова, ту же фотографию. Пришла верстка. И опять мне заявили: «Как мы дадим Гроссмана? Это запретное имя. Надо снять».
Почему запретное? Не объясняют. Поговорил я с одним из членов комиссии по литературному наследию Гроссмана. Он мне и рассказал историю с романом «Жизнь и судьба» — как его изымали, вернее, арестовывали, как отлучили Гроссмана от литературы. Но больше всего меня ужаснула просьба этого человека: никому не говорить о нашем разговоре, не называть его имени. И это сказал писатель, который всю войну от первого до последнего дня проработал корреспондентом «Красной звезды», мужественный и храбрый воин!
Переговоры в издательстве продолжались. Они длились месяца три. В конце концов я твердо заявил, что не буду подписывать книгу в печать. Не знаю, с кем издатели говорили, но только книга вышла, не изменили в очерке о Гроссмане ни единого слова. Напечатана была и фотография. Тогда это стало сенсацией!
