Свиная голова в руке у матери; если отец сможет вернуться, у меня будет возможность полакомиться ею. Если же он решил не возвращаться и мать разозлится, всё же приготовит ли она её и даст мне или продаст, и рано я радовался? Поистине я никуда не гожусь, мудрейший, только что ведь переживал о том, что отец ушёл во второй раз, но стоило мне учуять запах мяса, как сразу все мысли только о нём. Я знаю, такие, как я, заведомо ни на что не годны: родись я в годы революции и окажись на свою беду офицером в лагере врага, бойцам революции нужно было бы лишь предложить мне миску мяса, и я, не раздумывая, повёл бы свой отряд сдаваться. И наоборот, если бы враги предложили мне две миски, я мог бы повернуть отряд обратно. Это тогда у меня были такие мысли ограниченные, впоследствии в жизни моей семьи произошли крупные перемены, и лишь когда я смог есть мяса вволю, стало ясно, что в мире есть много чего более важного.
Мимо проехал ещё один человек на велосипеде, он обернулся и окликнул:
— Эй, почтенная Ян, куда спешишь? Свиную голову продавать?
Этого человека я тоже знал. Он занимался тем, что жарил свинину. Из закреплённой у него на багажнике жестяной коробки разносился вкусный запах. Это был шурин Лао Ланя по имени Сучжоу, так его звали в детстве, а как его звали в школе, не помню. Может, раз его детское имя было такое звучное, я нарочно забыл школьное. Сучжоу, Сучжоу — долго думали его родители, перед тем как выбрать такое имечко. Он один из немногих в нашей деревне не занимался забоем скота, говорили, что он исповедует буддизм, сохраняет жизнь всякой живой твари, а вот ливер жарил и продавал. Губы и щёки день-деньской лоснятся от жира, запахом мяса пропитан с головы до ног, с виду и не скажешь, что буддист. Мне было известно, что при готовке мяса он добавлял краситель и формальдегид, поэтому его стряпня, как и у Шэнь Гана, отличалась сочным цветом и необычным ароматом. Говорят, эти вещи вредны для здоровья, но по мне так лучше есть эти вредности, чем безвредные редьку и капусту. У меня этот человек числился в хороших. Шурин Лао Ланя — а зятья с шуринами обычно заодно, вместе делишки обделывают, — с ним он не очень ладил. Лао Лань у нас в деревне был местным царьком, все безуспешно старались лебезить перед ним и Сучжоу считали чудаком. Он часто говаривал одну фразу: «На добро и зло всегда есть воздаяние». Увидит взрослых — говорит взрослым, встретит детей — детям, а когда никого нет вокруг, говорит сам себе. Он крутил педали и кричал, повернувшись вполоборота:
— Почтенная Ян, коли хочешь продать голову, не надо на рынок спешить, продай мне, и все дела, какая цена на рынке, такую и заплачу. На добро и зло всегда есть воздаяние!
Не обращая на него внимания, мать бежала дальше, увлекая меня за собой. Я заметил, что из-за встречного ветра велосипед Сучжоу вихлял из стороны в сторону, и всякий раз, когда он нажимал на педаль, казалось, что он везёт многокилограммовый груз. Под ветром шелестели ветви придорожных тополей. Возможно, из-за ветра и сумрачности небес солнце, уже поднявшееся в два раза выше деревьев, было таким же багровым, огромным и словно стреляло лучами. На выбеленной ветром дороге то и дело попадались высохшие коровьи лепёшки. Крестьянствовать у нас в деревне уже никто не крестьянствовал, большие участки земли оставались заброшенными, коров никто не держал, значит, эти лепёшки — следы торговцев с западного края, тайком прогонявших через деревню свою скотину. Эти лепёшки напомнили мне славные времена, когда я с отцом ходил оценивать скот, напомнили пленительный аромат мяса. Сглотнув слюну, я глянул на струйки пота, текущие по лицу матери. От этих струек, возможно, смешавшихся со слезами, намок весь воротник свитера, который она только что надела. Эх, Ян Юйчжэнь, и ненавижу тебя, и сочувствую! Тут я не мог удержаться, чтобы не вспомнить ярко-красное лицо тёти Дикой Мулихи, по форме напоминающее утиное яйцо. Чёрные брови, соединяющиеся на переносице, под ними глаза с еле видными белками, выдающийся заострённый нос и вытянутые губы. Выражение лица всё время напоминало мне какого-то животного, но неясно, которого именно. Только потом, когда в нашу деревню забрёл продавец лис и передо мной мелькнула морда этой лисицы, запертой, как кролик, в клетке, этот вопрос неожиданно разрешился.
