- В чистой квартире дышится легче. - произнес Алекс.
- И пьется больше. - добавил Тема.
- А все почему? - задал Пугач риторический вопрос. - Потому что чистота гармонирует с природой человека. Чистота, судари мои, должна быть внутри, снаружи и в окружающем человека пространстве.
- А крысы, к примеру, чистоту не любят. - заявил Алекс. - Им, крысам, чем больше грязи, тем больше место похоже на крысиный рай.
- Да, хлопцы, - сказал Тема. - В детстве я много слышал про крысиный рай. Говорят, что это место похоже на большую городскую свалку, где много забытого плесневелого сыра, проросшего зерна и гнилого картофеля. Порою, по весне, там идут керосиновые дожди, ибо, известно, что керосин для крысы - все равно, что валерьянка для мартовского кота.
- Да-да. - вставил Алекс. - Когда идут весенние керосиновые дожди, все крысы выбегают на улицы с маленькими алюминиевыми кружками в форме мышиных черепов и жадно ловят падающие вниз капли вожделенной влаги.
- Эй-эй, - перебил друзей Пугач. - Хватит уже про крыс! Опять вас понесло!
- Хватит, так хватит. - неожиданно легко согласился Тема. - А, кстати, вспомнилась мне одна история, рассказанная небезызвестным
Владленом Иосифовичем Прочашковисским, которая может вас, хлопцы, заинтересовать и немного развлечь.
- Давай! - с надеждой поддержал Пугач. - Надоели вы мне со своими крысами!
- Крысы - не наши. - строго произнес Алекс.
- Слушайте, хлопцы. - сказал Тема. - История небольшая, но очень поучительная.
История, пересказанная Темой
в пятницу вечером в компании Алекса и Пугача
со слов покойного Владлена Иосифовича Прочашковисского
В году 1910-ом, когда сирень цвела до конца душного июля, и трубки никогда не раскуривались с первого раза, в городе Менске у семейства Марковичей был куплен дом приезжим поляком. Купил он его за небольшие деньги по знакомству, открыл антикварный магазин на первом этаже, на втором поселился сам, а остальное сдавал в наем.
Сам поляк, а звали его Казимиром Каминским, был человеком нелюдимым, холостым и большим педантом в мелочах. Невысокого роста, голубоглазый, он был из тех людей, которые не заводят знакомств по четвергам, чистят себе сапоги щеткой из беличьей шкурки и, когда едят суп, наклоняют тарелку на себя. Ходили слухи, что он был из краковских масонов, и дом в центре города купил не просто так. Хотя, как вы знаете, слухам верить нельзя, особенно тем, которые услышишь на вокзале.
Казимир был из незнатного помещичьего рода, обитавшего в небольшом имении под Краковом. Шестнадцати лет отроду он был отправлен отцом получать образование в город, где и прожил студентом до двадцати семи лет на маленькие деньги присылаемые из родного имения матерью. После университета он устроился клерком в банк по знакомствам отца, и через шесть лет после того стал главою одного их филиалов в Лодзе. Ему, как человеку дотошному и педантичному пророчили хорошую карьеру сослуживцы, в спину называя его
"Kazhimir-byaka". Было ясно, что через пять-шесть лет он будет занимать большое кресло в правлении, и ссориться с ним никто не хотел.
Перевод в Варшаву Казимир воспринял, как должное. Он даже и не удивился хорошему жалованью и почетной должности. Он просто поменял один стол на другой, уже дубовый, в отдельном кабинете с личным секретарем, который каждое утро, краснея от неловкости, как-то боком вжимался через слегка приоткрытую дверь в кабинет Казимира с однообразным "korrespondencija, ponei", и ставил перед Каминским серебряный поднос с белыми и голубыми хрустящими продолговатыми конвертами. Казимир скоро привык к размеренной жизни банкира, он стал привыкать к лишним деньгам и покупал милые антикварные безделушки, которые любовно расставлял на полках и шифоньерах своих апартаментов.
Вести о смерти отца застали его на заседании правления банка: его секретарь, синий от страха, вызвал Казимира в приемную и дрожащей рукой протянул ему телеграмму. Казимир уехал немедленно, ни перед кем не извинив свой внезапный отъезд, чтобы никогда не вернуться в
Варшаву. Похоронив отца, он поспешил покинуть родные места и перебрался в Менск.
