Да, да, еще неизвестно, кто победил под Бородино. Если бы французы были умнее, они бы заслали своего человека на совет в Филях. И все узнали бы. Поэтому Лиза решила сама все узнать. После школы она сходила в магазин, купила складной стульчик и отправилась к парку. Нона появилась через два часа. Горюнова прошла бы мимо, но Лиза заступила ей дорогу.
– Что ты делаешь?
– Иду.
Убийственный ответ.
– Ты совсем не вернешься в школу?
Нона посмотрела наверх, туда, где за верхушками деревьев уже не было видно солнца.
– Скоро вернусь.
– С тобой можно? – Лиза полезла в рюкзак, долго копалась, отцепляя запутавшуюся в лямке ножку складного стула. – У меня с собой!
Нона улыбнулась. Как же не хватало ее лицу этой улыбки.
– Я просто сижу.
– Посидим вместе. – Не гонят, уже хорошо.
Нона знакомым движением вскинула стул на плечо и зашагала вперед. Лиза заторопилась следом, перебирая в голове слова, которые надо было сказать.
До пруда оказалось неожиданно далеко. То, что мысленно преодолевалось за секунду, в реальности обратилось в мучительные полчаса. Пока дотопали, говорить уже не хотелось.
Солнца не было. Оно давно завалилось за верхушки деревьев, оставив о себе на память краснеющий закат. Пруд подмигивал сотней волн отраженного света. Он брызгал радужными оттенками от красного до фиолетового, утопая в подступающей ночной темноте. По склону между дорогой и водой носилась черная собака, замирала у самой кромки, делала стойку, словно кого выслеживала. И бежала дальше. Шуршала под лапами подмерзшая трава. Редкие гудки далеких машин пытались вернуть к действительности, напомнить, что жизнь идет вперед, не останавливается. Застывающая маслянистая вода манила к себе, обещала забвение. Мир, как всегда, состоял из противоречий.
Нона заговорила неожиданно.
– У нас в Хьюстоне был дом. Из окна моей комнаты всегда был виден закат.
– Зачем же вы переехали?
Фантастика! Собственный дом, собственная комната! Кто же от такого бежит?
Нона смотрела на воду. Она поправила прядь волос, упавшую на лоб. Кольцо невольно притянуло взгляд. Лиза сразу забыла о своем вопросе.
– Откуда у тебя оно?
– Папа подарил.
– А теперь он где?
– Это неважно. – Нона наклонила голову. Казалось, ей хотелось так же, как тогда, на ковре, подтянуть коленки к подбородку и начать раскачиваться.
И тут Лиза все поняла.
– Он вас бросил? Да? Вы поэтому уехали?
– Это неважно! – вскрикнула Нона.
Через секунду ее стул был пуст, а сама она мчалась через поляну в лес. Лиза подорвалась было бежать следом, но стулья ее остановили. Пока они будут бегать, мебель найдет новых хозяев. И если на горюновский стул было плевать, то свою табуретку следовало собрать, все-таки вчера она на нее потратила некоторое количество собственных денег. Пока возвращалась, пока складывала, пока убирала, забыла, в какую сторону убежала Нона. Пустой стул немым укором мозолил глаза. Какой черт дернул ее за язык высказывать свои предположения! Ей теперь этот стул обратно тащить? Да она умрет под его тяжестью.
Лиза снова оглянулась. Народу уже почти не было. Сумерки съели очертания далекого леса, противоположного берега, дороги, взбегающей на пригорок и обрывающейся в пустоте.
Ладно, тащить с собой стул необязательно, достаточно спрятать. Засунуть подальше в кусты, никто не найдет. А то никаких сил не хватит его туда-сюда носить.
Лиза подхватила стул, подивилась его внезапной тяжести. Попробовала подставить плечо, но даже сквозь куртку почувствовала, как деревянный край режет тело, пытаясь откромсать руку. А Горюнова прямо двужильная. Какой день она с этим стулом в обнимку ходит?
Невнятная, но довольно густая растительность с хрустом приняла в себя подношение. Если не знать, что здесь что-то стоит, не видно.
Все, на сегодня человечество спасено, можно и своими делами заняться.
Но свои дела внезапно снова стали иметь отношение к Горюновой. Вроде бы ее давно не было в классе, и литераторша уже перестала буравить Томилову взглядом, отлично понимая, кто устроил разборку в гардеробе, а Нона продолжала незримо присутствовать в их жизни. Для начала Соня окончательно рассорилась с Костиком. А после того как стало известно, что у Горюновой с горя поехала крыша, вокруг королевы выросла стена презрения. Ее королевство рушилось песочным дождем, заваливались башни, гасли праздничные огоньки в окнах. Соня злилась, Фаина ходила растерянная.
