История гласит, что после смерти короля Эдуарда Нортумберленд посадил на королевский трон леди Джейн, но бедной девочке довелось править лишь девять дней, прежде чем восторжествовали сторонники католички Марии.
Мой отец в этом конфликте участия не принимал. Да и как могло быть иначе? Восхождение на престол Марии, независимо от оправданности ее притязаний, было для него катастрофой, но в равной степени он не мог поддержать и протестантку Джейн. В его глазах она была самозванкой. Был лишь один человек, которого он хотел видеть на троне. Поэтому он принял единственно возможное решение — удалился от двора и политических интриг.
Когда стало ясно, что скоротечное правление Джейн подошло к концу и она вместе с Гилфордом Дадли, его отцом и его братом Робертом была заточена в Тауэр, отец созвал нас всех в большой холл и сообщил, что нам небезопасно оставаться в Англии. Наступали тяжелые для протестантов времена. Положение принцессы Елизаветы стало поистине шатким, а мы известны как ее родственники. Поэтому отец пришел к выводу, что в этих условиях самое мудрое — направить свои шаги за границу.
Спустя всего несколько дней мы уже были в пути, держа курс на Германию.
* * *
Мы прожили в Германии пять лет. Превращаясь из ребенка в женщину, я отдавала себе отчет в том, что меня все больше охватывают беспокойство и неудовлетворенность жизнью. Жить вдали от родных мест нелегко, и мы все тяжело переживали разлуку со своей страной. Моим родителям было труднее, чем нам, но они находили утешение в религии. Если прежде отец все больше склонялся к протестантизму, к концу пребывания в Германии он уже принадлежал к его самым рьяным приверженцам. Одним из основных источников его убеждений стали новости из Англии. Брак королевы с испанским королем Филиппом погрузил его в пучину отчаяния.
— Теперь, — говорил он, — в Англию придет инквизиция. К счастью, до этого не дошло.
— Нет худа без добра, — поучал он нас, поскольку теперь мы видели его намного чаще, чем в Англии, где он всецело посвящал себя делам двора, — недовольство королевой настроит людей в пользу Елизаветы. Однако огромная опасность заключается в том, что у королевы может родиться ребенок.
Мы молились за бесплодие королевы, и я не могла не видеть иронию ситуации в том, что сама королева не менее горячо молится об обратном.
— Интересно, — беспечно заявляла я своей сестре Сесилии, — к чьим мольбам наверху отнесутся более благосклонно? Говорят, что Мария очень набожна, но ведь и наш отец тоже. Хотела бы я знать, на чью сторону встанет Господь — католиков или протестантов.
Сестер мои речи шокировали, впрочем, как и родителей.
— Леттис, ты должна научиться придерживать свой язык, — часто повторял отец.
Это шло вразрез с моими желаниями, потому что я не только развлекалась своими откровенными высказываниями, но и видела, какое впечатление они производят на других. Они были моей характерной чертой, и так же, как и моя гладкая, нежного оттенка кожа, выделяли меня из остальных девушек и делали еще более привлекательной.
Отец не уставал поздравлять себя с проявленной мудростью и отъездом из Англии, пока это еще было возможно. Хотя первое время после коронации Мария демонстрировала политическую и религиозную терпимость. Она даже освободила отца Джейн Грей, герцога Саффолка, и медлила с подписанием смертного приговора Нортумберленду, который был кукловодом и дергал за нити, на концах которых находились бедная Джейн и Гилфорд, на краткие девять дней сделав их королевой и принцем-консортом. Если бы не восстание Уайета, возможно, она помиловала бы и саму Джейн, поскольку отлично понимала, что у девушки не было ни малейшего желания примерять на себя корону.
Когда новости о злосчастном восстании Уайета дошли до Германии, наша семья погрузилась в уныние, потому что, судя по всему, в нем была замешана сама принцесса Елизавета.
— Это конец, — простонал отец. — До сих пор она ускользала из сетей недоброжелателей, но как это удастся ей на этот раз?
Он не знал Елизавету. Несмотря на юность, она была искушена в искусстве выживания. Проказы с Сеймуром, приведшие его на эшафот, послужили ей хорошим уроком. Когда ей предъявили обвинение в государственной измене, она пустила в ход все свое коварство, опровергая их обвинения с ловкостью дипломата, и судьям не удалось доказать ее вину.
